Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020 - Коллектив авторов

Ну, разве этот ужас не богатство?!

«Впереди уж черным-черно…»

Впереди уж черным-черно,

Так что липнет к спине рубаха.

Может, друг мой, открыть вино?

пьяным проще не ведать страха.

И потом, становясь синей

моря синего, легче, вроде,

не бояться своих теней,

говоря о путях к свободе.

Полагаться на вечность – вздор,

но хотелось бы очень, впрочем.

Только как отвести свой взор

от летящей навстречу ночи?

Как печали ее печать

и сургуч, что уста залепит,

улыбаясь, не замечать,

и нести этот жалкий лепет?

Жить, как будто ты вечен – как?

Утешаться мечтой какою,

чтоб, как дым сигаретный, мрак

отгонять от себя рукою?

«Однажды в студеную зимнюю пору…»

Однажды в студеную зимнюю пору

я из дому вышел и двинул вперед,

пытаясь найти в этой жизни опору —

хоть что-то, что за душу тихо берет.

Такси предлагал азиат за баранкой,

железом скрипел по железу трамвай,

Васильевский остров привычной шарманкой

накручивал хрипло: скорее давай!

И толпы прохожих сновали, юлили,

крутясь под ногами, пытались скорей,

вдыхая бензин, выдыхая промилле,

мертвя все вокруг, как нещадный борей.

Но вот у метро я узрел человека:

просил он немного и даже не впрок,

весь в шрамах и, кажется, жуткий калека,

недавно тюремный закончивший срок.

Всю жизнь промышлявший карманною кражей,

а то и разбоем, вчерашний злодей,

сегодня он ждал не сочувствия даже,

не благ от собеса: «Бери и владей!»

Средь всех этих толп что искал он? Опору?

То, ради чего бы он?.. Бьюсь об заклад,

здесь было ему, как в Алжире – помору,

но только больней и тоскливей стократ.

Не знаю, о блудном он слышал ли сыне

и был ли готов, никого не виня….

Как глас вопиющего в этой пустыне

звучало молчанье его для меня.

А может, он ждал, ускользнувший от ада,

Того, кто, конечно, любя ни за что,

шепнет: «нынче ж будешь со мною, где надо»

и шарф твой тебе сам заправит в пальто.

«На слово веривший вам…»

На слово веривший вам,

ныне народ этот ражий

больше не верит словам,

кровью написанным даже,

врезанным даже в гранит,

даже отлитым в металле…

Слово для мира хранить,

чтоб его миром топтали?!

Чтоб, по-хорошему груб,

каждый второй для потехи

вывернуть мог, как тулуп,

пылкой души твоей мехи?!

Речи к мычанью сведя,

пара нужна лишь словечек,

чтоб изъяснить здесь себя

мог без труда человечек.

Больше не нужен поэт,

если в глазах этих пусто,

если не брезжит в них свет

даже от слов Златоуста,

даже святых, в простоте

кротких, как агнец на блюде…

Или слова уж – не те,

или уж люди – не люди?

«Ничего из-за снега не видно…»

Ничего из-за снега не видно,

и гробами – сугробов горбы…

Небо смотрит из неба, фригидно

  отдаваясь пурге без борьбы.

Вроде, самый момент застрелиться

иль насыпать таблеток в вино.

Всюду те же звериные лица

и гнетущая тьма, как в кино.

Но ведь как-то живут и не тужат

по подвалам с котами бомжи,

и печаль их не шире, не уже,

чем твоя, так что брось, не блажи.

Надо глупое выкинуть это

и спускаться, забыв про наган,

прихватив полкило ките кета

да с бутылкой граненый стакан.

Хорошо тем, кто списан, – в подвале,

кто отбыл – под тряпьем среди труб.

Лишь бы только под дых не давали

и не гнали во двор, где ты – труп.

Эти, знаете ль, ведают жалость…

Вот и вам из-под груды тряпья

прохрипят: потерпеть надо малость,

потому как тут жить не терпя?!

Как не жить, горе лаптем хлебая?!

Потому что пока ты живой,

жизнь для жизни годится любая,

даже с раной в груди ножевой.

Жизнь, на смерть увозимая даже

караванами черных марусь…

Потому что не жить – это как же?

Нет, никто не расскажет, боюсь.

«А если еще из пейзажа изъять каланчу…»

А если еще из пейзажа изъять каланчу,

то даже не знаю, за что мне душой зацепиться,

чтоб здесь задержаться… Я в вечность пока не хочу,

для вечности я не вполне еще райская птица.

Так вот каланча. Это нечто с душою среди

бетонного сплошь, где и можно лишь выпустить, скажем,

нелепое то, что дрожит и немеет в груди,

чему беспредельного свет в жизни только и важен.

Где можно вновь верить, что все впереди. Потому

там вам не помеха и склочной вороны тирада.

Поскольку счастливым не быть невозможно тому,

кому ничего кроме жизни от жизни не надо.

Но к маю, похоже, снесут каланчу. И тогда

мне все ж улетать, иль на всех становиться похожим —

прохожим, с которого всё здесь – как с гуся вода…

Хотя, быть со всеми не так и смертельно, положим.

Хотя и не каждый – сухим из воды здесь, как гусь.

Без грез и березок еще как-то здесь обойдусь