Российский колокол № 7-8 2020 - Коллектив авторов
– О-о! – зашумели все сидевшие за столом. – Так он ещё не видел Ребекку! Коля, никуда не ходи: он должен её увидеть.
В Дёрнице было два гаштета: Петры и Марты. Это были двухэтажные коттеджи, первые этажи которых занимали зал и буфет. После работы всё мужское население деревни приходило сюда выпить шкалик водки и посидеть за кружкой пива. У Mapты всегда было полно народа: большинство немцев отдавало предпочтение её гаштету. Здесь им никто не мешал, и они могли спокойно посидеть и побеседовать. Заведение Марты находилось в центре деревни, и по вечерам к нему с проверкой частенько подъезжала дежурная машина с альтенграбовским гарнизонным патрулём. И горе было офицерам и прапорщикам, оказавшимся в это время в гаштете. Попадались, как правило, прибывшие по замене новички, пропустившие мимо ушей предостережение товарищей. Все остальные ходили к Петре. Она довольно сносно говорила по-русски и даже под честное слово давала иным в долг, до получки. Петра никогда не могла похвастать полным залом, зато у неё была в два раза больше выручка, что давали ей русские посетители, успевшие до прихода к ней изрядно принять на грудь и поэтому охотно сорившие деньгами. Некоторые из них вели себя довольно развязно и шумно, но Петра смотрела на эти вольности сквозь пальцы. И лишь когда кто-нибудь из русских начинал бузить или приставать к дочери, помогавшей ей в зале, Петра звонила Марте, и через некоторое время нарушителя покоя забирал патруль.
Для отвода глаз я ещё немного посетовал на судьбу, переоделся и вышел на улицу.
Стояла ночь. Звенели цикады. В лесу, что тёмной стеной возвышался над дорогой, то и дело слышались какие-то шорохи, но я не обращал на них внимания. И лишь звук хрустнувшей неожиданно в глубине леса ветки отдавался в моих ушах ружейным выстрелом. Редкие звёздочки светились в ночном немецком небе. Луна одиноко томилась в вышине, освещая дорогу. Рваные облака, бежавшие над землёю так низко, что казалось, они вот-вот заденут макушки деревьев, имели вид угрюмый и мрачный. Они бежали так быстро, что за ними трудно было уследить, и это вызывало в душе раздражение и досаду. Как же прекрасно наше ночное небо! А какие у нас облака! Дух захватывает, когда видишь, как высоко-высоко величаво и плавно над бескрайними русскими просторами плывут они, словно белые лебеди по усыпанному звёздами ночному небу. Луна безраздельно царствует в вышине, и эти причудливые облака, и этот необъятный простор и всё-всё что ни есть в это время на земле и в небе, – всё залито её завораживающим сказочным светом, таким же таинственным и загадочным, как и сама русская душа.
Пройдя вдоль леса до асфальта, я пошёл под горку.
Я свободно говорил по-немецки, но никто из сослуживцев об этом даже не догадывался. Сам я об этом никому не рассказывал и в анкетах никогда не указывал. Зачем привлекать к себе внимание? «Наша немка», как уважительно называли мы свою учительницу немецкого языка, родилась в Баварии и всю свою любовь к родному языку старалась передать нам, своим ученикам. «Молодец, Косарев, – не раз говорила она в классе, – у тебя настоящее баварское произношение». У немцев Восточной Германии жёсткое произношение. Правы те, кто утверждают, что баварцу режет слух, когда рядом разговаривают берлинцы. Я очень удивился, услышав в магазине в Дёрнице мягкую баварскую речь. Две продавщицы, очень похожие друг на друга, как впоследствии оказалось – близняшки, уже не молодые, но ещё и не старые, разговаривали между собой. Кроме меня, в магазине был ещё один покупатель. Он обращался к одной из сестёр по имени, и я уже знал, что её зовут Амалия. Оставшись один, я попросил Амалию дать мне две бутылки пива и двести грамм сыра.
– Софи, Софи, скорее иди сюда! – позвала она сестру, ушедшую в подсобку. – Это чудо, это какое-то чудо, – говорила она, с восхищением глядя на меня, и когда сестра появилась в дверях, попросила повторить, что я сказал.
Я повторил свою просьбу.
– О мой бог, – сказала Софи, и на её глазах показались слёзы. – Вы не можете себе представить, какое это для нас счастье – услышать здесь, в деревенской глуши, родное произношение.
Оказалось, что раньше сёстры жили в Баварии. Они оканчивали школу, когда в авиакатастрофе погибли их родители, и тётка забрала близняшек к себе в деревню. С той поры они так и живут здесь, в Дёрнице. Всякий раз, как я захожу к ним, они не могут со мной наговориться.
Но не всё во взаимоотношениях с немцами было так гладко и хорошо. Однажды, двигаясь в колонне техники через немецкую деревню, заметил я в окне дома сгорбленную фигуру тощего старого немца, смотрящего нам вслед. Видимо, это был один из бывших фашистов, счастливо избежавший виселицы после войны. Я оглянулся, глаза наши встретились, и сердце моё невольно сжалось. От его глаз веяло смертельным холодом, его взгляд был холоден как лёд, но я знал, что в душе у него раскалённой лавой клокочет лютая ненависть к нам, русским, и тело его высушила злоба от осознания своего бессилия что-либо изменить. Так смотрит на всех волк, запертый в клетке.
Заведение Петры находилось в самом начале деревни, прямо у дороги. У входа и в окнах горел свет. Справа и слева от дорожки, ведущей к невысокому крыльцу, росли густые кусты сирени, надёжно скрывая тех, кто оказывался за ними. Едва я приблизился к дорожке, нежный запах цветущей сирени захватил и взволновал мне душу, наполнив её воспоминаниями о милой моему сердце родине.
Завсегдатаев в зале находилось немного, и было так накурено, что сидевшие за дальними столиками едва были видны. Сделав иногда между затяжками пару глотков из бокала, они продолжали обсуждать прошедший день, не обращая на посетителей никакого внимания. Проходя мимо зала к буфету, я заметил между столиков стройную девушку лет двадцати, обслуживающую сидящих в зале. Густые роскошные волосы, словно солнечный водопад ниспадавшие с её плеч, доходили ей до лопаток. Большие выразительные глаза с длинными ресницами, красивый аккуратный нос с трепетными ноздрями и полные чувственные губы делали её неотразимой. Я догадался, что это и есть Ребекка. Назвать её красавицей значит не сказать ничего: она была прекрасна, и я заметил, что, когда она возвращалась к буфету, некоторые пожилые немцы задумчиво смотрели ей вслед.
Девушка даже не взглянула в мою сторону. «Что за мальчишество, – с грустью подумал я, – давать невыполнимые обещания. Недаром говорят: язык мой – враг мой». Видимо, всё, что творилось в душе моей,
