Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова
Глава четвертая
Многие профессии подразумевают изменение точки зрения человека не по причине новых идей и трансформации в сознании от потрясений и опыта, а по причине смены ракурса. Допустим, в детстве ты сидишь в театре или концертном зале, смотришь на сцену, восхищаешься тем, кто на ней играет, и очень хочешь оказаться на его месте, ведь на него все смотрят, а тебя в этом тёмном зале даже не видно. Так рождаются мечты и, взрослея, кто-то добивается исполнения детского желания, и узнаёт каково это – стоять на сцене. Или взять лётчиков. Можно стоять на земле, задирать голову и завидовать тем, кто овладел высотой, но однажды подняться точно так же на самолёте, и узнать, как выглядит земля с высоты. Кто-то делается космонавтом, кто-то подводником… Удовлетворяет ли людей то, что они видят, оказавшись с другой стороны? Устраивает их это? Становится ли новый обзор тем самым, к которому рвалось сердце? Или он разочаровывает и не вызывает ничего, кроме сожаления? В прошлое лето я стояла на этом пляже и смотрела на горизонт, за ним мне виделась родина – Россия, в которую я и не чаяла вернуться. Мои глаза неотрывно искали даль, туда устремлялись мои надежды о спасении, и возможность сбежать из Сингапура становилась недостижимой драгоценностью. А теперь я будто вижу себя со стороны пролива, стоящую на песке, никуда не желающую убегать, вернувшуюся сюда после того, как вновь возвращалась в Россию. Прежний ракурс рисовал иные перспективы, которые не приводили в восторг. Но, что меня неприятно поразило, я не видела рядом с собой Дракона ни тогда, ни сейчас. Сейчас его не было со мной физически, а в ту пору я была слишком увлечена мыслями о бегстве и отъезде и, хоть и замечала Джиёна и не могла не смотреть на него, ходившего рядом, курившего рядом, разговаривающего и что-то делавшего, я по-настоящему его не видела. А когда увидела – глазами другими, открывшимися (или наоборот ослепшими – глазами влюблённой женщины?) – было поздно. Как бы мне хотелось повторить те прогулки, но уже с отчётливым пониманием того, что я не хочу расставаться с Джиёном, не хочу покидать его, не боюсь его, не переживаю за своё будущее. Какими сладкими могли бы быть те дни! Или я бы ничего не поняла и не оценила, если бы они и в самом деле тогда были сладкими? Тогда свобода и счастье маячили за линией горизонта, теперь они обрывались едва ли не по линии берега. Сынхён бродил со мной, ступая по песку лакированными ботинками. Он настоял, чтобы я надела на голову кепку – уж больно пекло солнце, и нам пришлось зайти в один из тех прибрежных магазинчиков, где продают всё, что угодно, способное пригодиться на летнем отдыхе, от ручного вентилятора на батарейке до надувного матраса. Попивая прохладную родниковую (как заявлено на этикетке – альпийскую) воду из бутылок, мы дошли до памятника, который так интересовал меня, и я едва не взвизгнула, увидев его. Это было почти в точности тем, что я представляла в своём нескромном воображении, замахнувшемся на шутку над Драконом. - Господи, Сынхён, это так классно! – С распахнутыми ртом и глазами, я кружила вокруг скульптуры, не замечая, как рвёт щёки мне довольная улыбка. Девушка, застывшая в бронзе, под полуденными лучами как в позолоте, действительно напоминала меня! И такую косу я ношу регулярно. Ну а дракон… чудовище было мифологическим, по всем законам жанра с хвостом, зубастой пастью, крыльями без перьев. Естественно, о портретном сходстве и думать было нечего, но что-то в позе этого существа чем-то напоминало Джиёна. Безвредно лежащее у ног, оно выражало готовность к прыжку, и одновременно с тем морда была хитрющая, не то лицемерная, не то покорная, не то ненавидящая. Сложные эмоции сказочного создания скульптор передал идеально. Знал ли он того, кого надо подразумевать в изображении или Сынхён подробнейше изложил свой заказ по пунктам, стоя над душой мастера и внося поправки? - Тебе нравится? – улыбнулся Сынхён, следя за мной, шагающей третий круг у постамента. - Очень! Круто – мягко сказано! Это шедевр, честное слово! - Вы с Джи так по-разному отреагировали на эту штуку, - заметил мужчина. Я почему-то вспыхнула, опять уловив сравнение. Мне льстило и меня задевало, и я не знала, что побеждает, радость или недовольство? - Ещё бы, всё-таки, это сделано по моей просьбе, он не мог веселиться, ведь что-то совершили без его ведома. - О нет, вряд ли дело в этом. Видишь ли, когда хоть что-то приключается без его участия – ему это интересно, это движение, это показывает, что есть с кем посоревноваться, с кем побороться. Значит, есть кто-то, кому можно пойти наперекор. - Тем страннее, что он не велел снести этот памятник. Разве что займётся вандализмом и будет писать на нём гадости под покровом ночи. Сынхён засмеялся: - Я представил Джи с баллончиком, крадущегося сюда, пока нет людей. Интересно, какую именно гадость он бы написал? – Я скосила глаза на песок у самых волн. Действительно, интересно, что же всё-таки он пишет, когда вкладывает душу? Ах да, у него же её нет. Одернув футболку, я незаметным жестом пригладила её на животе. Ну нет, есть вещи, которые без души сделать невозможно. - Что-нибудь нехорошее про женщин… - Мне пришлось отойти от девушки с драконом, чтобы позволить двум европейским туристкам в купальниках сфотографироваться с композицией. Одна из них, которую брала в кадр подруга, пока та включала камеру телефона, откровенно загляделась на Сынхёна, посылая ему
