Крысолов - Мара Вересень

Старая рама треснула. По стеклу промчались быстрые молнии. Осколки какое-то время еще провисели, как набрякшая от сырости простынь, а потом паутина прорвалась, и все осыпалось.

Звук этот, совсем не похожий на звук бьющегося стекла, что-то нарушил. Или Вейн сам случайно задел следующее зеркало, но прислоненные к стене рамы поехали по полу.

Вот теперь звук был какой нужно.

Вейн, приоткрыв рот стоял посреди лужи из осколков и пустых рам. Одни осколки были пыльные и в них ничего видно не было, в других отражались стены, потолочные балки, кусочек окна с небом и он сам, тоже осколками. Если собрать… Худой, в мешковато сидящей одежде, белокожий с тонкими просвечивающими сквозь сухую кое-где шелушащуюся кожу венками. Глаза темные, тусклые. Много, как осколков. Острые уши торчат, а волос нет.

Вейн вспомнил, что они щекотались, в глаза лезли, кололись, особенно если оставались на подушке. Мама сказала: “Давай пострижем, чтобы не щекотались”. Постригла, перестали. И Вейн больше не думал про них.

Он поднял руку и потрогал макушку. Другая рука осталась держать флейту, за которую Вейн схватился обеими, когда зеркала упали.

В оставшейся упираться в стену кривой раме торчал осколок, и в него было видно и руку, и флейту, оплетенную тонкой выцветшей лентой, и петлю из этой же ленты, на которой Вейн носил подарок отца.

Вейн был очень мал, когда флейту надели на него. Теперь же ее не снять, не разрезав ленту. Но он ни за что не стал бы ни резать, ни снимать. Однажды приснилось, что флейты нет, и Вейн узнал, что такое ужас.

Но со страхами всегда все понятно, а что думать про то, что он сейчас увидел в битом стекле? Верить?

Он выбрался с чердака с закрытыми глазами – не очень-то приятно было. Под ногами хрустело, а глаза закрыл, чтобы других глаз, которые смотрели из осколков, не видеть. Вейн торопился в кухню, пока ир Комыш не ушел. Хотелось потрогать его горячие руки, от которых было так же хорошо, как от маминой шали или флейты.

Потом прошло сколько-то дней. Много. Сколько, Вейн не очень понимал, но Комыш совсем перестал приходить. А когда Вейн спросил, мама сказала: “Все”. И света стало меньше.

* * *

Мама аккуратно распустила первый узелок на оплетке флейты, когда Вейн однажды проснулся и не смог встать. Такого с ним не бывало очень давно, еще с того времени, когда он в колыбель помещался и мама носила его на руках по дому, показывая разные вещи и мир за стенами через окно или с крыльца.

Колыбель так и висела в комнате. Если бы кровать стояла ближе, можно было бы попробовать подтянуться, взявшись за колыбель. Руки Вейн мог кое-как поднять, головой пошевелить тоже. Чувствовал флейту, сползшую под подбородок, и что сердце бьется медленно, словно кто-то толкает озябшей ладонью в ребра.

Дом хотел помочь. Качнул колыбель, но Вейн не дотянулся. До стены не дотянулся тоже. От потревоженного колыбелью воздуха цветок на окне вздрогнул и обронил лепесток.

Время растянулось. Колыбель все еще возвращалась на прежнее место, лепесток падал, сердце прижалось к ребрам, спасаясь от ползущей выше немоты, будто Вейн растворялся и таял, как тает туман во дворе, когда солнце встает.

Вот тогда он закричал. Во весь голос.

Мама была во дворе. От нее пахло инеем, а на руках остались темные следы от горючего камня. Пальцы ее, когда она схватила Вейна в охапку, казались обжигающе горячими.

– Мамочка, ма… Холодно, мне холодно.

– Сейчас, солнышко, сейчас, подожди, я сейчас… Я…

Она боялась. Вздрагивала, дышала часто-часто. Прижимала его, покачивая. Потом прокусила себе запястье.

Кровь была такой же горячей, как мамины пальцы, но медленной и почти пустой, хотя одуряюще пахла теплом и домом. От нее только сильнее хотелось есть. А от той капли, которой поделилась флейта, особенно.

Вейн готов был зубы вонзить в отцовский подарок, чтобы добыть еще. Тогда мама усадила его, подперев подушкой, вытерла испачканный подбородок краешком одеяла, попросила немножко потерпеть и принялась возиться с узелками. А чтобы Вейну было не так страшно ждать, рассказывала, что нового в Ид-Ирее.

– Следующую старшую выбирают. Перессорились до хрипоты, а все равно будет, как ирья Богор скажет, только она что-то не торопится..

Лента на шее натянулась.

– Скандал недавно случился. Охотник из Дейма, который у нас в лекарской неделю плашмя лежал, на Встречный день чужую невесту увел. Прямо перед носом у сговоренного жениха. Нетопыриные крылья распустил, демонюка, и хвать. Алишиных девчонка. Помогала мне, хорошая травница была бы. Ирия их взашей выставила. Кажется в Ид-Ирей теперь не только эльфам хода нет, но и дэйминам.

Мамины пальцы трогали флейту, скользили по узелкам, аккуратно поддевая их кончиками когтей, выискивая нужное место, чтобы распустить один, не трогая остальные. Каждое прикосновение отзывалось в груди мерцающей колкой искрой.

– Ир Фалько обещал с горючим камнем помочь и крышу перекрыть на сарае. Сирень деток за оградой напустила. Если не потопчут, будет у нас под домом целый… Сейчас, солнышко, почти… Целый сиреневый лес.

Сначала Вейн услышал ноту. Звук. Такой же долгий, как удар собственного сердца. Потом сделалось тепло, а лента, на которой висела на шее флейта, немного длиннее. И дышать стало легче, и видеть ярче, а у мамы на ресницах роса сверкала – красиво. Вейн даже заплакал, так красиво было.

– Ири Вербна, – продолжала говорить мама поочередно стирая слезы то с лица Вейна, то со своего, – научила меня, как пышки на простокваше печь, и простокваши дала. Уже день в погребе стоит. Поможешь мне? Вдруг не справлюсь одна? Из меня та еще хозяйка.

Вейн кивал, как в таком интересном деле не помочь?

Он перепачкался мукой и тестом. Мама смеялась и говорила, что его самого можно в печку класть, пока оттирала полотенцем и водой мыла, как маленького, будто он сам не умел.

Пышки хорошие получились. Мягенькие, как пушистики вербеницы, пучок которой стоял в кухне на столе. Вейн потрогал, чтобы проверить, каждый.

Перед тем, как пышек дать, мама заставила выпить болтушку из сырых яиц и меда. И Вейн все до капли выпил, хотя ему было невкусно.

Потом они ходили в сарай за горючим камнем, который мама до дома не донесла, когда услышала крик, а потом ир Фалько пришел. Крышу чинить.

У него были пестрые черно-белые перья в крыльях, пегие волосы и светлые глаза. Мама прогнала Вейна в