Топит в тебе - Ана Сакру
Смотрю себе в глаза. Ну и что это было, а?!
От внутреннего раздрая рука вздрагивает и на подбородке выступает кровь.
– Бл…– матерюсь себе под нос.
– Так, все, не отвлекаю, пока не зарезался, – смеется Люба и отступает, – Тебе кофе сварить?
– Да, давай. Спасибо.
Мне не надо уточнять сколько необходимо добавить сахара и какой крепости делать напиток. Люба всегда внимательна к таким мелочам. И прекрасно помнит все мои предпочтения. Раньше меня это подкупало. Мне казалось, это что-то про любовь и заботу. Но сейчас я думаю, что у нее в голове просто досье на каждого мало-мальски знакомого человека. Да, если романтичный свет угасает, его уже так просто не починить.
Покончив с бритьем, иду на кухню. Время поджимает, и я наспех запихиваю в себя бутерброд и запиваю его обжигающим кофе. Люба на секунду вешается мне на шею и облизывает порез на подбородке. Это приятно, и ее глаза мягко светятся в этот момент. В одной руке у меня чашка с кофе, а другой я сминаю ее задницу, обтянутую юбкой.
– Как закончишь, позвонишь? – с явным намеком шепчет Малевич.
– Ок, – рассматриваю ее запрокинутое ко мне лицо.
Немного будто со стороны. Эта собственная отстраненность даже слегка пугает. Словно на кухне сейчас только половина меня. Странное ощущение, от которого сковывает весь плечевой корпус, и тонкие женские руки, обвивающие шею, воспринимаются неестественно тяжелыми.
– Все, пойдем, время уже, – рассеянно бормочу, отставляя кофе, – Спасибо за завтрак…
– Не за что, – улыбается и целует меня в губы.
Юркий язычок проскальзывает между зубов и задевает мой. Вкус кофе смешивается со сладковатой женской слюной. Инстинктивно сильнее сжимаю ее задницу, второй рукой обнимая талию.
Очевидная ответная реакция, которая наверно и нужна была Любе, так как она сразу отстраняется и довольно смотрит мне в глаза.
– Да, пошли, а то опоздаешь, – кокетливо шепчет и выскальзывает из моих рук.
Смотрю, как удаляется с кухни, виляя задницей, и делаю последний глоток кофе, не спеша сразу идти за ней.
Правда через секунду приходится подорваться, потому что из прихожей доносится пронзительный возмущенный вопль.
– Ма-а-акс! Эта мелкая сучка обоссала мне ботильоны! – тонко визжит Люба на всю квартиру, – Где эта дрянь? Я ее убью!
В этот момент я понимаю, что только сейчас окончательно просыпаюсь. Бл…, ну Душка…! Зассыха мелкая… И мне почему-то смешно.
С трудом смахивая улыбку с лица, несусь в коридор со скорбной миной. Люба чуть не плачет с отвращением и скорбью глазея на свою обувь.
– Я ее убью! Убью! – рычит она и кидается в гостиную, где схоронилась Душка, как только Малевич пришла.
– Эй, стоп, – перехватываю Любу за талию.
– Пусти!
– Она же мелкая еще, ты чего?! – Ты знаешь, сколько они стоят?! – Я тебе куплю! – Устанешь покупать! Пусти! – психует. Не пускаю. Встряхиваю. – Успокойся! Малевич рвано всхлипывает. – Что, даже не поругаешь? Нормально это по-твоему?! Эта мелкая дрянь тебе так весь дом обоссыт! На хрена она вообще тебе нужна?!
– Поругаю, успокойся. Сам! Ок?
Люба, смотря на меня волком, все же медленно кивает, и я наконец отпускаю ее.
Иду в гостиную. Уже знаю, что кошка под диваном.
– Кыс-кыс-кыс, Душечка, иди сюда, – зову тихо. Хватаю ее за шкирку и вытаскиваю, – Ну ты чего опять, а? – ворчу на нее, – Душка, нельзя! Мы так не подружимся, – разворачиваюсь, чтобы отнести в коридор.
И напарываюсь на абсолютно взбешенный Любин взгляд.
– Как ты ее назвал?! Душка?!!! – шипит, задыхаясь от эмоций, – Ты, блять, сейчас издеваешься?!
22. Макс
Трогаю языком саднящую ранку на распухшей верхней губе и, вытянув шею, смотрю на свою покоцаную рожу в зеркало заднего вида. Да, от души мне отвесила пощечину Малевич. Так, что губа разорвалась о зубы, а на левой щеке и спустя полчаса горит неестественный румянец с лучиками, подозрительно похожими на след от растопыренных пальцев. Любкин визг до сих пор стоит в ушах, и я даже плохо помню, что в ответ говорил – так меня затрясло, когда по лицу внезапно прилетело.
Знаю только одно.
Мне сейчас дышится легче, чем за весь вчерашний вечер, ночь и утро. Свободней дышится мне. И это переворачивает весь мир в моей голове. Он рушится, все в осколках. И я пока ничего, кроме руин, не могу осознать. Не вижу, что будет дальше. Не рисую перспектив.
Лишь понимаю, что голову будто обручем сковало, давя на виски до ломоты, как только Малевич вчера села в мою машину. И это чувство не покидало до самого утреннего скандала.
Я сейчас мы снова разосрались. Малевич в истерике прямо при мне же кинула меня в блок, и… Гребная давящая головная боль прошла. Ее нет! Я дышу, я живу и чувствую себя, мать твою, свободным!
От нее. И даже от самого себя.
Я так долго упрямо цеплялся за мечту об этой девушке, что сама девушка будто бы уже и не была так важна. Вот додавить ее – это цель, да. Как там модно говорить? Гештальт. Мой личный долбанутый гештальт.
И вот Малевич вчера пришла и фактически сдалась.
И что я ощутил?
Головную боль и тяжесть в области груди, будто мне булыжником ребра вдавило. Ни радости, ни эйфории, ничего такого… Только блять какие-то новые обязательства, от которых неловко отказываться, потому что я сам их столько времени выпрашивал.
И если бы Душка не нассала в эти несчастные ботильоны, я бы из одного ослиного упрямства и ощущения, что Любе должен, ни за что бы на попятную не пошел.
Но Малевич пошла сама.
Послала меня, устроила истерику, съездила по лицу, заблокировала и чуть ли не босиком выскочила из квартиры. Еле ее тормознул и уговорил подождать, пока сгоняю в соседний магазин и куплю ей хоть что-то на ноги. Все- таки мой сорок пятый явно был не вариант. Пока разруливал с обувью, Люба заказала такси.
В итоге выплыла от меня с каменным лицом. И на лбу у нее бегущей строкой светилось, что я устану вымаливать прощение и мне придется проявить находчивость и оригинальность.
Вот только я еду на работу, отмечая, что уже прилично опаздываю, слизываю то и дело выступающую капельку крови с губы и понимаю, что мириться я не хочу.
И что, как бы это удивительно для меня самого не звучало, я не против, что так вышло.
Мелкая Душка как будто спасла, бл…
Нет, я не то, чтобы прямо рад.
В груди тревожно тянет,
