Дочь друга - Мария Зайцева

Другой кадр – мы в темном коридоре на том проклятом приеме. Я прижимаю ее к стене, мое тело полностью закрывает ее хрупкую фигурку, но отчетливо видно, как ее рука с тонкими пальцами впивается в мое плечо. Не отталкивая, а притягивая.

Третий – мы в моем зале, я смотрю на нее, бегущую по дорожке, и на моем лице написано все. Все, что я так тщательно скрывал. Все, в чем боялся признаться самому себе.

Кадры четкие, профессиональные. Снято с разных ракурсов, с телеобъективом. Это не случайный свидетель. Это работа. Заказ. На меня.

Становится холодно и кристально прозрачно. Словно зимним утренним днем, на пробежке, когда видно все вокруг на полкилометра.

Я стою на краю обрыва, глядя вниз, в черную, бездонную пропасть. И знаю, что падение уже началось.

Финиш, Лазарь. Приплыл. Всем твоим самооправданиям, твоей борьбе, твоей дурацкой уверенности, что ты все контролируешь – конец.

– Сколько.

Голос звучит тихо, но в тишине кабинета он грохочет, как выстрел.

Серый не смотрит на меня, продолжая изучать фотографии.

В его тоне нет ни вопроса, ни требования. Констатация. Как будто он спрашивает не о времени, а о степени моего падения.

Я, не торопясь, подхожу к столу и сажусь в кресло напротив. Силу воли приходится собирать по крупицам, качать мускулы, о существовании которых забыл. Не могу позволить себе слабину. Не сейчас. Не перед ним.

– Не ее трогай, – мой собственный голос звучит хрипло, странно. – Это я… Я во всем виноват.

Серый медленно поднимает на меня взгляд. И то, что я вижу в нем, заставляет меня внутренне содрогнуться. Я видел этого человека в гневе. Видел его уставшим, измотанным, подавленным. Но то, что в его глазах сейчас… Это не ярость. Это – чистая, концентрированная ненависть. Глубокая, бешеная, неукротимая.

– Ты… – он делает паузу, словно пытаясь с собой справиться, словно его слова собственные душат, – ее… – он снова замолкает, не в силах выговорить. Пальцы сжимаются в кулаки на столе. – Дочь мою, Лазарь! Я тебе как брату доверял! В мой дом пускал!

– Я знаю.

Ну а что тут скажешь? Оправдываться? Говорить, что это она первая подошла у клуба? Что это она поцеловала меня в джакузи? Что это она пришла в мой кабинет и сама села ко мне на колени? Это все была правда. Но произнеси я это вслух, и это тут же превратится в самое гнусное, трусливое оправдание. В попытку переложить вину на ту, кого я должен был защитить. На ту, кого…

– Она для тебя что? – голос Серого срывается на крик, и я каменею, готовясь к тому, что сейчас меня начнут бить. – Очередная юбка? Поигрался с молоденькой и бросил? Развлечение для стареющего кобеля?

– Нет! – рычу я, злясь на каждое слово. И понимая, что именно этими словами будут бить Лизу. Все окружающие. Не меня! Ее!

И потому мне сейчас тошно. Плохо.

– Нет, – встаю я из-за стола, – не смей…

И замолкаю, сжав зубы. Слишком много сказал. Слишком много выдал. По его лицу, по тому, как сужаются его глаза, тут же понимаю – он все прочитал. Как открытую книгу.

Серый медленно поднимается из-за стола. Его мощная фигура кажется сейчас еще больше, заполняя собой все пространство кабинета.

– Ты влюбился, – говорит он с безграничным, ледяным отвращением. – Это еще хуже. Гнилой. Старый. Козел.

Я отворачиваюсь, иду к окну, спиной к нему. Не могу больше выдерживать его взгляд. Руки сжимаю в кулаки так, что ногти впиваются в ладони до крови. Боль очень кстати. Она помогает прийти в себя. Принять удар. И не ответить. Сдержаться.

– Что будешь делать? – спрашиваю я глухо, глядя на улицу, где жизнь текла своим чередом, не подозревая, что мой мир только что перевернулся. Кончился.

– Я тебя уничтожу, Лазарь, – его голос снова становится тихим и мертвенным, – твой бизнес. Твою репутацию. Все, что ты строил. Я сделаю так, что ты будешь подыхать. И в этот раз я не собираюсь тебе помогать. Ты – помойный кот, крыса, не понимающая, что такое благодарность. Я никогда не напоминал тебе о твоем долге. Не материальном, нет… Другом. Ты понимаешь, о чем я, правда?

Киваю.

Конечно, понимаю.

– Я думал, что у меня на этом гребанном свете еще остались люди, которым я могу доверять. Которым я могу спину подставить. Я ошибся. Больше я такой ошибки не сделаю.

Я снова киваю, все еще глядя в окно.

Все логично. Чего еще я ожидал? Милости? Прощения? Мы оба не из тех, кто верит в сказки.

– Лизу не тронь. Она ни при чем.

Серый коротко, сухо смеется. Звук похож на треск ломающихся костей.

– Что мне делать с моей дочерью, я решу сам. Без твоей помощи. И если ты хоть раз попытаешься к ней приблизиться…

Он не договаривает. Этого и не требуется.

Я стою, уперевшись лбом в холодное стекло. И чувствую… Пустоту. Ощущение, будто из меня вынули все внутренности, оставив только оболочку. Самое страшное случилось. Тайное стало явным. И сквозь леденящий ужас и стыд пробивалось странное, извращенное чувство облегчения.

Больше не надо врать. Не надо прятаться. Не надо притворяться, что я могу это контролировать. Гроза началась, и теперь оставалось только ждать, куда ударит молния.

Пытаться предугадать.

И найти укрытие.

Или… Или наоборот.

Я поворачиваюсь, не глядя больше на Серого, направляюсь к выходу. Здесь мне, определенно, делать нечего.

– Лазарь.

Я останавливаюсь