Пария - Энтони Райан

дальше. Я предстану перед герцогом, и, надо полагать, слушание будет коротким. И хотя складывать слова я умел, но сколько ни лицедействуй, сколько ни выдумывай баек, конкретно эту петлю не ослабить – и к тому же я сомневался, что к утру смогу произнести речь. Мои губы опухли и потрескались, а шея пульсировала от боли оттого, что меня почти повесили. И к тому же по мере того, как продолжались мучения, мой разум всё сильнее ускользал. Каждый камень, брошенный по моей уже опущенной голове, каждый шлепок грязи по коже, и даже бесконечные насмешки всё сильнее и сильнее выталкивали меня из мира. Я сбегал из него, как черепаха прячется в свой панцирь, и находил убежище в искажённых воспоминаниях и грёзах о том, чего никогда не было и не будет.

И я настолько полностью отдался бреду, что когда порыв жуткого холода вернул меня обратно в мир, я понял, что смотрю на потемневшую и почти пустую городскую площадь. На чистом небе ярко горели звёзды, а окружающие здания стояли тёмными, если не считать слабого мерцания свечей за ставнями. В тёмных углах задержалось несколько пьянчуг, но они не смели подходить ближе, благодаря дюжине королевских солдат, стоявших вокруг столба.

– Ты здесь ещё? – вопросил голос, и у меня перед глазами появилось бородатое лицо сэра Алтуса. Он заглянул в мои мутные глаза, потом хмыкнул и отступил назад, отбросив ведро, куда в ледяную воду окунал мою голову. – Конечно, здесь. Он сказал, что тебя нелегко убить.

Он достал из куртки глиняную трубку, сунул пальцем в чашу лист и бесстрастно наблюдал, как я моргаю и с фырканьем возвращаюсь в сознание. Хотя я уже не чувствовал своих рук и большую часть тела, но голова и лицо словно пылали огнём. Не удивительно, что мне не удалось вдохнуть через нос, и я долго задыхался от боли, а холодный воздух и вода щипали мои многочисленные царапины.

– Вот, – проворчал сэр Алтус с трубкой в зубах и поднёс к моим губам фляжку. В рот потекла вода, и на вкус для моего пересохшего и разбитого горла она была чудеснее любого самого сладкого нектара. Выхлебав фляжку досуха, я вытянул шею и уставился на него, глядя, как он сунул трубку между зубами. Закусив её, он чиркнул кремнем над умятым в чашу листом. Это был натренированный искусный жест, и уже вскоре сэр Алтус выдохнул мускусный, травянистый клуб дыма.

– Видал я и похуже, – протянул он и наклонился, разглядывая моё побитое лицо. – Но сомневаюсь, что какая-либо девица когда-нибудь сочтёт тебя красавчиком. Попробуй-ка. – Он вытащил трубку изо рта и сунул меж моих опухших губ. – Немного поумерит боль.

Трубочный лист в те дни считался редкостью, поскольку его привозили на кораблях по морю издалека, и соответственно, продавали задорого, а потому он оставался роскошью, которой наслаждалась только знать. От первого вдоха я снова закашлялся, но очень скоро, как только странно сладкий аромат проник в мои лёгкие, я почувствовал, как огонь, охвативший моё лицо, начинает стихать.

– Не слишком много, – сказал он, убрав трубку, прежде чем я смог вдохнуть ещё благословенного дыма. – Нам же не нужно, чтобы ты лишился чувств? По крайней мере, пока немного не поговорим.

Он вытер трубку об тунику и снова сунул в рот, вздохнул и сел на верхнюю ступеньку маленького помоста, на котором стоял позорный столб.

– Я бы извинился за весь этот… спектакль, если бы не пребывал в глубочайшей уверенности, что ты его заслужил, и даже более того. – Он повернулся так, чтобы я, не слишком сильно напрягаясь, видел его лицо, и хмуро посмотрел на меня, серьёзно и настойчиво. – Ты ведь действительно убил брата того парня, Элвин?

Мне на ум приходило множество разнообразных ответов, от полного отрицания до отчаянной попытки обвинить того, кого я считал скорее всего мёртвым. «Это всё ужасный, кровожадный злодей по имени Эрчел. Это он силой втянул меня в разбойничью жизнь, м’лорд, клянусь всеми мучениками». Но с моих губ в итоге слетел лишь утвердительный стон, в котором сэр Алтус услышал достаточно правды и удовлетворённо хмыкнул.

– Так я и думал. Полагаю, приказ Декина?

Я в ответ и сам нахмурился, а потом застонал, поскольку усилия вызвали новый всплеск боли, и кровь закапала из открытых ран.

– Нет? – Рыцарь удивлённо поднял бровь. – Могу поспорить, он не обрадовался, когда ты ему рассказал. Когда его нрав начинал кипеть, от него всегда было лучше держаться подальше. Однажды я видел, как он выбил жизнь из лучника, который слишком громко кукарекал о том, что побил его в карты. Но тогда он был моложе, возможно, годы его размягчили. Или только его любовь к тебе избавила тебя от ножа?

Я постарался не шевелить лицом, опасаясь как очередного приступа боли, так и выдачи опасных секретов этому чересчур проницательному рыцарю. Однако упоминание прежнего знакомства с Декином заставило меня чуть прищуриться от любопытства.

– Да, – сказал он, и дым скрыл его зубы, когда он улыбнулся. – Я знал его, когда его звали Декин Ве́ртел. Так его называли в замке старого герцога, потому что он там много лет крутил мясо перед огнём. Это прозвище ему не очень-то нравилось, но так называл его сержант, когда впервые загнал нас под знамя и заставил пробубнить присягу. Мы её в один день принесли, понял? Два мальчишки, у которых ещё и яйца-то не совсем опустились, и вот мы уже солдаты, и маршируем на войну.

Сэр Алтус хорошенько затянулся, выпустил бледно-серое облако дыма, а потом печально и горько усмехнулся. Когда он снова заговорил, я отметил, что его голос изменился – тихие модуляции и идеальное произношение аристократа сменились грубыми тонами и рубленными гласными простолюдина.

– Казалось бы, они могли и не бросать нас в самое пекло, по крайней мере некоторое время. Подождали бы, пока мы чуток вырастем, а уж потом ставили бы в шеренгу с алебардами в руках, которые весили больше нас. Но так уж было заведено под знамёнами в конце Герцогских войн. Сколько бы тебе ни было лет, пускай доспехи тебе не подходят, или ты не умеешь обращаться с оружием – всё равно, сражаешься со всеми остальными, и, если мученики пошлют тебе удачу, останешься жив. А ещё хорошо, когда крепкий друг прикрывает тебе жопу, если всё идёт слишком оживлённо. Смотри.

Сэр Алтус задрал рукав на правой