Архитектор Душ V - Александр Вольт
Из чемодана я достал свой лучший темно-серый костюм из дорогой шерсти, сшитый на заказ. Идеально отглаженная белоснежная рубашка, шелковый галстук, начищенные до блеска туфли. Я одевался как на встречу, от которой зависит вся моя жизнь. И в каком-то смысле так оно и было.
Такси, вызванное через приложение, подъехало через пять минут. Я назвал водителю адрес, и мы влились в утренний поток машин, который с каждой минутой становился все плотнее. За окном проносился город, просыпающийся, гудящий, полный энергии.
Имение Громовых располагалось в одном из старых престижных районов Москвы, где за высокими заборами прятались особняки аристократических родов. Водитель остановился у массивных кованых ворот, увенчанных гербом с изображением серого волка на вершине скалы, над которым висит грозовая туча с молнией.
— Дальше пешком, — сказал я, расплачиваясь.
Вышел из машины и подошел к воротам. Огромные. Черные. Я уже собирался нажать на кнопку вызова, но не успел.
Тяжелые створки словно по мановению руки беззвучно разъехались в стороны, открывая вид на уходящую вглубь парка аллею. Никого. Ни охранника, ни дворецкого. Лишь невидимые механизмы. Войдя внутрь, я услышал за спиной тот же шорох — ворота так же бесшумно закрылись.
Я шел по вымощенной камнем аллее. По обеим сторонам идеально подстриженные туи. Где-то в глубине парка журчал фонтан, его плеск был единственным звуком, нарушавшим утреннюю тишину. На одном из деревьев начали ссориться синицы, после чего вспорхнули и, вереща, унеслись прочь.
С каждым шагом в теле нарастало болезненное напряжение. Воспоминания, до этого дремавшие, начали просыпаться, всплывая из глубин памяти Виктора Громова. Вот он, еще мальчишкой, прячется за этими туями, играя в прятки с братом. Вот бежит по этой самой аллее, размахивая деревянной саблей. А вот, уже повзрослевший, идет, опустив голову, прочь, навсегда, под тяжелым взглядом отца. Каждая деталь вызывала в теле болезненные отголоски давно ушедших лет.
Наконец аллея вывела меня к дому. Особняк был великолепен. Три этажа, колонны, широкая мраморная лестница, ведущая к парадному входу. Он казался не жилым домом, а храмом, возведенным в честь могущества рода Громовых.
Поднявшись по ступеням, я остановился перед огромной, двустворчатой дверью из мореного дуба. Резные панели, отполированные до блеска ручки. В центре, на уровне глаз, висел тяжелый бронзовый молоток в виде головы медведя с оскаленной пастью. Я взялся за него и трижды ударил по массивной бронзовой плите.
Я ждал, а секунды тянулись. Наконеце я услышал шаги. Медленные, шаркающие, и тихий, сухой кашель. Звук, который заставил напрячься каждую мышцу в моем теле.
Тяжелый засов с той стороны с лязгом отодвинулся. Одна из створок двери медленно, со скрипом приоткрылась. Я приготовился увидеть дворецкого или кого-то из прислуги. Но это был он.
Отец.
Андрей Иванович Громов стоял в нескольких метрах от порога, в глубине огромного, погруженного в полумрак холла. Он опирался на массивную трость с набалдашником из слоновой кости, его фигура, некогда прямая и властная по воспоминаниям, казалась ссутулившейся и хрупкой.
В тот же миг меня пронзила очередная вспышка чужой памяти — резкая, острая, как удар ножа. Боль, обида, гнев, тоска — весь спектр чувств, которые испытывал изгнанный сын при виде отца, всколыхнулся во мне. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы удержать контроль и не дать чужим эмоциям поглотить меня.
Но сквозь этот шквал пробился мой собственный холодный и аналитический взгляд. Взгляд врача. И то, что я увидел, заставило меня забыть о чужих обидах.
Его лицо было болезненно бледным. Серая кожа обтягивала череп, щеки ввалились, под запавшими глазами чернели огромные круги. Он выглядел так, словно не спал несколько недель. Дыхание было поверхностным, прерывистым. Губы — сухие, потрескавшиеся. Я видел, как дрожат его пальцы, сжимающие рукоять трости. Он напоминал восковую фигуру, из которой медленно уходила жизнь.
— Здравствуй, Виктор, — сказал он. Его голос напоминал сыплющийся песок.
— Здравствуй, отец, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.
Он смотрел на меня не мигая. В глубине его запавших глаз я не увидел ни гнева, ни радости. Лишь бездонную, всепоглощающую усталость. Я не знал, сколько бы мы так еще простояли, сверля друг друга взглядами в этой гнетущей тишине, если бы Андрей Иванович Громов не стал заваливаться вперед, выпустив трость из рук, головой прямо на полированные плиты мраморного пола.
Глава 7
В один миг статный образ главы рода Громовых рассыпался, превратившись в хрупкую, падающую фигуру. Я рванулся вперед, повинуясь чистому инстинкту. Тело, лишенное воли и сознания, летело вниз, и самым страшным был не сам факт падения, а его траектория. Головой вперед, прямо на полированный мраморный пол.
В тот же миг из бокового коридора, откуда тянуло запахом свежесваренного кофе, донесся короткий сдавленный вскрик. Я мельком увидел фигуру женщины в строгом форменном платье прислуги. Она застыла, из ослабевших рук выскользнул поднос, звон которого раскатился по гулкому холлу вместе с дребезгом фарфоровой чашки. Служанка прижала ладони ко рту, ее широко распахнутые глаза были прикованы к падающему хозяину.
Я видел это все словно в замедленной съемке.
Одернув взгляд, я сконцентрировался на одной цели. Я сделал два широких, почти прыгающих шага. Мои руки выстрелили вперед, и я, едва не упав сам, в последнюю долю секунды подхватил его. Я принял на себя всю тяжесть его обмякшего тела, медленно, осторожно опуская его на пол.
Опустившись на одно колено рядом с ним, я, отбросив все эмоции, перешел в привычный режим диагностики. Пульс на сонной артерии нитевидный, частый и аритмичный. Дыхание поверхностное, едва уловимое.
Я приподнял его веки. Зрачки сужены, на свет реагируют вяло. Не инсульт, не инфаркт. Ни запаха ацетона изо рта, ни асимметрии лица.
Вспышка чужой памяти, острая и ясная. Балкон в имении Муравьевых, ночь. И голос графа, произнесенный с тяжелым вздохом: «Я
