Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков
Невысокий брюнет разрядил ситуацию, которая грозила обернуться массовым избиением прибывших новичков. Он постоянно балагурил, ласково успокаивал особо распалившихся товарищей, спокойно и твердо общался с надзирателями и конвоирами, призывая дать ему немного времени и решить все миром. Николай Давыдов был одним из самых молодых ребят в камере. И на вопрос товарища Андрея — сколько же ему лет, такому пылкому бузотеру, — солидности ради прибавил себе несколько месяцев. Этим Николай до слез рассмешил Якова:
«Оно и по усам видно, что девятнадцать! Hy, ничего, не падай духом, подрастешь! А чем же ты занимался на воле, какую партийную работу вел?
— Работал городским партийным организатором, был членом городского комитета большевиков…
— Э, да ты, оказывается, уже понюхал пороху! Hy, а родом откуда?
— Родился и жил до Екатеринбурга в Нижнем Новгороде.
— Ба, еще земляк, оказывается! Вот не ожидал в екатеринбургской тюрьме встретить земляка!» (113)
Через некоторое время во взбунтовавшуюся было камеру явился начальник Екатеринбургского централа. Статус старосты политических позволял Свердлову вести диалог с представителями тюремной администрации. Добродушным, но весьма решительным при этом, тоном Яков пересказал ему требования новоприбывших арестантов: выдать матрацы, подушки, заменить ветхую одежду. Начальник попытался было осечь Свердлова напористым баритоном: «Ты, мил человек, не дури-ка. Где я тебе все это отыщу посреди ночи. Полиция меня, знаешь ли, о планах не предупреждала. Подождут эти касатики, чай не великие баре!» Яков на это урезонивание улыбнулся самой очаровательной улыбкой, какую можно было только представить, и пообещал направить жалобу на имя городского прокурора с «требованием расследования издевательств, творимых над политическими заключенными». Все тридцать новичков следили за диалогом, затаив дыхание.
Начальник тюрьмы досадливо поморщился. Он уже по своему опыту знал, что Свердлов, если пообещает, непременно свою угрозу выполнит. Чиновник сменил тон и успокаивающе-извиняющимся тоном попросил арестантов потерпеть эту ночь, а на следующий день непременно решить эти вопросы. Так оно и произошло — наутро молодым большевикам выдали соломенные тюфяки, подушки и совершенно новые, неношеные бушлаты, брюки, шапки. Конечно же, эта победа такого же бесправного заключенного, как они сами, над всесильной тупой системой исполнения наказаний произвела неизгладимое впечатление на арестантов-«первоходов». Тюремная организация товарища Андрея получила значительное пополнение.
Арестованную молодежь ждали долгие месяцы следственных действий. И юные социалисты советам Якова Свердлова, конечно же, внимали, как изречениям пророка. Ведь тюремный опыт у 24-летнего революционера был уже весьма внушительным, а победа в психологическом противостоянии с жандармским полковником в Перми придавала ему уверенность в собственной силе и правоте. Дело несостоявшегося Уральского комитета РСДРП вел один из лучших специалистов того времени — ротмистр С. М. Ральцевич. Со Свердловым он до сей поры не сталкивался — пока Яков был в Екатеринбурге, Ральцевич служил в Перми. Когда же Свердлов сбежал в Пермь, ротмистр был переведен на север губернии в Верхотурский уезд.
Сергей Ральцевич был интеллектуалом и, пожалуй, самым авторитетным филателистом Российской империи того периода. «Устав от служебных тягот, жандарм плотно закрывал шторы и двери, погружаясь в другой мир — без революционеров и бунтовщиков. Он осторожно доставал из бархатного футляра изящную лупу и разглядывал кляссеры с многочисленными марками из различных уголков земного шара. Почтовые знаки пробуждали у него неподдельный интерес к диковинным вещам, заморским колониям как ранее неведомому и недоступному миру… Круг единомышленников в провинции был слишком узок, и для собирательства он не только обращался к столичным филателистам, но и вступил в переписку с известными коллекционерами Европы. А среди зарубежных адресатов Ральцевича оказались даже члены известных королевских династий Европы» (114). Ротмистру было 49 лет, и революционно настроенных юных арестантов он безжалостно обыграл бы, как кот мышей. Если бы не вмешательство Якова Свердлова.
Староста политических заключенных пользовался своим статусом, чтобы ежедневно навещать своих подопечных с утра пораньше. Перед тем как арестантов под усиленной охраной поодиночке увозили на допросы, Яков проводил инструктаж — как держаться, как отвечать. Николай Давыдов вспоминал, что Свердлов буквально разыгрывал по ролям каждый этап следствия: «Каждого из нас он тщательно расспрашивал о том, что было захвачено у него при обыске, как он намерен отвечать на такой-то вопрос следователя. А потом поправлял, учил и давал советы. Практика по этой части чувствовалась у него большая. Не зря он столько раз побывал в руках жандармов!» (113)
Павел Быков, активный новобранец Первого совета четырехлетней давности, хорошо знакомый Свердлову, после ареста внимал каждому слову инструкций: «Узнав, что при обыске у нас ничего компрометирующего не было взято, товарищ Андрей посоветовал держаться при допросе по пословице: „Я — не я, лошадь не моя, я — не извозчик“, отрицая свою связь с партийной организацией, не открывать знакомства с отдельными членами партии. Товарищ Андрей предупредил, что жандармы и прокурор пытаются обыкновенно брать новичков, особенно молодежь, „на пушку“, предлагая рассказать все, что известно новичку о работе партийной организации, назвать имена пропагандистов и организаторов, обещая за это разные льготы, освобождение из тюрьмы и даже вознаграждение, если согласишься и на воле „информировать жандармское отделение“, то есть будешь провокатором и предателем» (106).
Павел Быков при покровительстве Якова Свердлова делал стремительную карьеру. И ему были известны многие секреты своего патрона
Николай Давыдов на всю жизнь запомнил, каким дотошным, въедливым и опытным следователем был Сергей Матвеевич, как он умел оказывать психологическое давление и подлавливать на противоречиях: «И вот тут-то пригодились советы Якова Михайловича… Как ни крутил, как ни запугивал Ральцевич, то грозя каторжными работами, то обещая в случае полного признания и выдачи партийных тайн немедленную свободу, ему не удалось ничего узнать». По какой-то необъяснимой причине одна за другой жандармские уловки и хитрости проваливались. Губернское начальство начинало проявлять нетерпение.
Допросы тянулись месяцами, а ожидаемого результата получить Ральцевичу никак не удавалось. Он твердо знал, что Уральский комитет захвачен в полном составе, но никак не мог понять роли каждого из арестованных, добиться нужных признательных показаний. Опытный сыщик чуял саботаж, противостояние с опытным соперником, не выходящим на сцену: «Ротмистр выходил из себя. Он начал допытываться, кто из заключенных учит нас, как держать себя на допросах. Но мы упорно молчали и с теплой благодарностью вспоминали советы Якова Михайловича» (113).
Не одной юридической помощью Яков Свердлов завоевывал сердца юных сторонников. Он, будучи матерым сидельцем, не забывал и об их желудках. Так, он
