Мы там были - Алексей Гришин
Я наскоро осмотрел и ощупал свою царапину, убедившись, что она не опасна. Но Болотников получил дыру в спине, откуда хлестала кровь вперемешку с пузырьками воздуха из легких. Удивительно, что он еще не потерял сознание и мог говорить.
– Пистолет! – выкрикнул он, вцепившись в рукав своего старшего коллеги, – Дайте пистолет… и уходите. Задержу их… сколько смогу!
Еремеев, помедлив секунду, протянул майору свой пистолет и помог раненому сесть, привалившись спиной к стене. После этого мы отправились дальше. Спустя минуту или даже меньше позади раздались хлопки пистолетных выстрелов. Пять или шесть один за другим, и, с небольшой задержкой, последний. Никто не проронил ни слова, было слышно лишь тяжелое дыхание мужчин и как всхлипывали женщины.
Минус три.
Мы бежали по узкому и грязному лабиринту между строениями, стараясь держаться на задворках, подальше от крупных улиц. Здесь, на окраине города, дома представляли собой одно-двухэтажные халупы, дощатые стены которых пробивались автоматной пулей насквозь. Нужен был бетон или хотя бы кирпич. Жители этих халуп при виде нас или запирались внутри, или бросались наутек, чтобы через минуту присоединиться к преследователям.
У меня не возникало ни сомнения, ни надежды, что преследователи потеряют наш след. Да, они не видели нас и не могли прицельно стрелять, но все время знали, где мы находимся. Вокруг нашей группы то сжималось, то распускалось кольцо туземцев, обменивающихся резкими криками.
Наконец, мы наткнулись на более-менее прочное и большое каменное здание. Это был магазин, безлюдный и разграбленный, но мы не за покупками пришли. Фасад здания, конечно, выходил на улицу, и с той стороны разбитая витрина не обеспечивала никакой защиты, но внутри была кирпичная перегородка, отделяющая торговый зал от складских и служебных помещений – за ней мы и расположились. Одна дверь, через которую мы проникли в магазин, выходила на задний двор, заставленный мусорными контейнерами и пустыми деревянными ящиками. Эта прочная железная дверь запиралась изнутри на засов, но до поры до времени мы оставили ее открытой. Другая дверь, обычная, филенчатая, вела в торговый зал, где между опрокинутых полок пол был усеян остатками разбросанных и раздавленных товаров.
Тут женщины дали волю слезам. А я заметил, что нас стало еще на одного меньше – пропал патлатый переводчик. Когда и где его подстрелили я не мог вспомнить. Ну и черт с ним, он мне с самого начала не понравился. Да и какой он, к черту, переводчик? Впрочем, на агента ЦРУ или дипломата он походил еще меньше.
Минус четыре.
– Все целы? – спросил Прилепко.
Обошлось без серьезных ранений, не считая царапин, вроде как у меня, ссадин и ушибов. Женщины и профессор Лебедев в изнеможении опустились на скамью вдоль стены. Старик все никак не мог отдышаться после пробежки и держался за сердце. Демьянов занял позицию у выхода на задний двор, Абрамцев у двери, выходящей в зал. Оттуда, через разбитую витрину и дверной проем главного входа, виднелась и простреливалась небольшая парковка перед входом в магазин. К черному же входу можно было прокрасться лишь поодиночке или вереницей, как пробирались мы. Это место годилось для обороны.
– Что теперь? – спросил полковник Еремеев.
– А что теперь? Ждем…
Вы спросите – почему мы не вызвали помощь по рации? Была у нас рация в одной из машин, но закрепленная на приборной панели. Слишком громоздкая, чтобы таскать с собой. Последний сеанс связи состоялся после того, как мы взяли пассажиров и направились вон из города. Но как только «газики» оказались в руках бунтарей, связь с нашими войсками, удерживающими аэродром, была потеряна. Рано или поздно нас хватятся, может, даже начнут искать, но рассчитывать на скорый приход помощи не приходилось. К тому же, солнце уже клонилось к закату, а в темноте в город не сунется и взвод спецназа.
Через считанные минуты вокруг нашей крепости послышались голоса, замелькали черноволосые головы туземцев и красные повязки боевиков. После одной глупой попытки ворваться внутрь, в которой они потеряли троих или четверых, боевики отступили и больше под пули не совались. Торопиться им было некуда. А спустя час с нами соизволили вступить в переговоры…
Вы, должно быть, уже утомились слушать мою многословную болтовню со всеми подробностями и деталями той военной операции в Вальверде, и все гадаете – когда же начнется нечто загадочное или странное, из-за чего я был вынужден хранить молчание целых полвека. Потерпите, осталось немного. И будьте снисходительны к старому вояке, если я не вспомню, как сражались и погибали мои друзья, то никто не вспомнит.
– Орут что-то, кажись по-английски, – сообщил наблюдавший за улицей Сашка Абрамцев.
– Он все время орут, – заметил охранник из дипмиссии. Как его звали память не сохранила, да и не уверен я, что он представлялся, – Как на птичьем базаре.
– На этот раз явно чего-то хотят от нас. Гомон стих, а кто-то один орет. Кто у нас по-английски лучше шпрехает?
Подозреваю, что Еремеев отлично знал английский, но предпочел это скрыть. Не на местном же наречии он общался с туземцами в бытность военным советником. А если знал местный язык – тогда и английский ни к чему, мог и так с ними поговорить. Но полковник промолчал, кэгэбэшник тоже промолчал, а из оставшихся бойцов кое-какими знаниями мог похвастать только я.
В криках, доносящихся с той стороны улицы, мне и правда удалось разобрать некий намек на желание обсудить сложившуюся ситуацию. Выходить из-под защиты каменных стен ужасно не хотелось, особенно учитывая, как и чем кончилась предыдущая попытка договориться. Но я рассудил, что имеет смысл цепляться за любую соломинку, что даст хоть мизерный шанс на выживание нам и нашим подопечным. Кроме того, это была возможность оценить обстановку и силы противника, ну и просто передышка.
Отложив автомат, я медленно прошел через помещение разгромленного магазина, время от времени выкрикивая по-английски:
– Не стреляйте! Я выхожу без оружия!
У входа в магазин валялись тела, растеклись лужицы крови. На них, как обычно в жару, моментально слетелись мухи. Один из боевиков, кажется, был еще жив и тихо стонал. Восставшие проявляли поразительную беспечность в отношении своих раненых, попросту предоставляя их своей судьбе.
Выйдя на улицу, я отошел на несколько шагов от трупов и остановился, осматриваясь. Из окон
