Михаил Тухачевский. Портрет на фоне эпохи - Юлия Зораховна Кантор

Помимо того уточняю, что хотя четкие задания по подготовке поражения на территории БВО и КВО и относятся к весне 1936-го г., но и до этого, в 1935-ом г., между участниками центра военного заговора происходили обсуждения вопросов оперативного вредительства, т. е., по существу, пораженческой деятельности.

Прошу приобщить к делу эти мои дополнительные показания.

Тухачевский. 10.6.3736

Из заключения Экспертно-криминалистического центра ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области: «В тексте Заявления от 10 июня 1937 года наблюдаются те же признаки, свидетельствующие о необычном состоянии исполнителя. При этом данный текст также мог быть выполнен под диктовку, особенно в части фамилий (в них также наблюдаются: в обозначениях фамилий – более дуговые движения, более вертикальный наклон по сравнению с рядом расположенными записями, а также между собственно выполненными фамилиями. “Казенный стиль” изложения, особенно в последних двух абзацах (например, в части уточнения: “то есть, по существу, пораженческой деятельности”)»37.

Собственноручные показания М.Н. Тухачевского.

[ЦАФСБРФ]

Помимо навязанной «казенщины» изложения, была еще и редакторская правка. «Я изложил следствию с предельной, если не преувеличить, величиной все эти опасности, все эти стороны тяжелых преступлений, которые даже не верится, что они могут существовать на самом деле». Эта фраза подчеркнута красным и в дубле стенограммы выглядит так: «Я предельно изложил все эти опасности, все эти стороны тяжелых преступлений, в которые, не будь я сам их участником, даже не мог бы поверить, что они могут существовать на самом деле»38. В рукописных текстах показаний пляшут буквы, смазываются строчки… На страницах – ржаво-коричневые брызги. «В процессе изучения дела М.Н. Тухачевского на отдельных листах его показаний обнаружены пятна бурокоричневого цвета. В заключении Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР от 28 июня 1956 г. говорится: “В пятнах и мазках на листках 165, 166 дела… обнаружена кровь… Некоторые пятна крови имеют форму восклицательного знака. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом…”»39

После ареста И.Э. Якира и И.П. Уборевича решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 мая 1937 года, а затем от 30 мая – 1 июня 1937 г. опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) было оформлено и подписано И.В. Сталиным постановление: «Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК: ввиду поступивших в ЦК ВКП(б) данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Якира и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Уборевича в участии в военно-фашистском троцкистском правом заговоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии, Польши исключить их из рядов ВКП и передать их дела в Наркомвнудел»40.

30 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение: «Отстранить тт. Гамарника и Аронштама от работы в Наркомате обороны и исключить из состава Военного Совета, как работников, находящихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре»41.

31 мая 1937 года к Я.Б. Гамарнику, который из-за болезни (обострения диабета) находился дома, по указанию Ворошилова приехали заместитель начальника Политуправления РККА А.С. Булин и начальник Управделами НКО И.В. Смородинов. Они объявили ему приказ НКО об увольнении из РККА. Сразу же после ухода «гостей» Гамарник застрелился. На следующий день «Правда» и другие газеты напечатали: «Бывший член ЦК ВКП(б) Я.Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством»42.

О происходившем в тот день в доме Гамарника вспоминала подруга его дочери Веты – Елизавета Филатова:

«Это было в то утро 31 мая, когда мы все пошли в школу на предэкзаменационную консультацию по географии. Консультация не состоялась, и мы, поболтавшись около получаса в школе, отправились домой. За эти сорок-пятьдесят минут, что нас не было, Вета осиротела. По внешнему виду нашего швейцара мы уже поняли, что что-то произошло… Вета стояла у окна и плакала, прячась за портьеру. Она несколько раз повторяла: “Почему вы мне не сказали, что папа так тяжело болен, я бы не пошла в школу”. Дверь моему папе открыла медсестра Марина Филипповна, которая уже несколько дней там дежурила, т. к. у Яна Борисовича было обострение сахарного диабета и ему часто приходилось делать уколы, т. к. врачи опасались комы. Медсестра сказала, что Я.Б. застрелился. Он лежал на кровати, и тут же лежал небольшой револьвер.

Блюма Савельевна [жена Гамарника. – Ю.К.] сидела в большой комнате какая-то вся окаменевшая и молчала. Марина Филипповна была в состоянии крайнего возбуждения и сказала, что перед тем, как Я.Б. застрелился, в их квартиру пришли два человека, прошли в кабинет Я.Б. и, сказав ему несколько слов, вышли и сели на стулья в большой комнате, лицом к кабинету. Через несколько минут раздался выстрел. Один из пришедших встал, подошел к двери в кабинет Я.Б., приоткрыл ее и, не входя в комнату, повернулся и ушел. Второй последовал за ним. Когда раздался выстрел, Б.С. сказала: “наконец-то все кончилось”. Примерно за день до этого кто-то с кавказским акцентом звонил Я.Б., и из трубки несся сердитый голос и мат. Я.Б. был очень расстроен этим звонком. М.Ф. собиралась делать укол и стояла рядом.

За три дня до этого, 29 мая, между 10 и 12 часами утра мы с мамой и братом убирали балкон на черном ходу. Вдруг мама нам сказала: “С Я.Б. что-то происходит”. Мы посмотрели вниз на балкон, который был сбоку. Я отчетливо помню темные волосы Я.Б., которые казались особенно темными на фоне его белоснежного подворотничка на расстегнутой гимнастерке, пальцы рук, запущенные в густые волосы, этот взгляд, как бы прощающийся с этим ярким весенним днем. От его позы, жестов, движений веяло каким-то отчаянием, крайним смятением»43.

С 1 по 4 июня 1937 года в Кремле на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны СССР с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) обсуждался доклад К.Е. Ворошилова «О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА». Кроме постоянных членов, на мероприятии присутствовали 116 военных работников, приглашенных с мест и из центрального аппарата Наркомата обороны. К 1 июня 1937 года двадцать постоянных членов уже были арестованы как «заговорщики».

Перед началом работы Военного совета всех его участников ознакомили с показаниями М.Н. Тухачевского, И.Э. Якира и других «заговорщиков». Бригадный комиссар Конюхов вспоминал: «Нарком внутренних дел Ежов и… Леплевский [начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД. – Ю.К.] уже находились здесь