Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

из газет. И лишь после этого дуче получал информацию от фюрера. Всегда с извинениями и оправданиями. Что-то похожее произошло и на этот раз. В течение большей части лета 1939 года политическая жизнь в Европе протекала вяло. Советско-англо-французские переговоры о военно-политическом союзе постоянно буксовали и вскоре на них стали смотреть, как на что-то такое, что никогда и ничем не закончится. В дневнике Чиано часто встречались краткие записи, относящиеся к этому периоду: «Ничего нового». Даже кризис вокруг Данцига и коридора, казалось, замер. Правда, с конца июля итальянский посол в Берлине Аттолико стал присылать в Рим тревожные сообщения о том, что Гитлер собирается напасть на Польшу в середине августа, но Чиано не воспринимал их всерьез. Аттолико «потерял голову», отметил Чиано в своем дневнике 22 июля 23. Надо сказать, что к тому времени Чиано уже успел подмять под себя дипломатическую службу Италии. Многие старые дипломаты покинули МИД, а те, кто остался, как, например, Дино Гранди, предпочитали сидеть тихо и не высовываться. От дипломатов больше не требовалось советов или рекомендаций. Они должны были слушаться и выполнять распоряжения. «Министерство существовало только для того, чтобы подчиняться», — с горечью констатировали итальянские дипломаты 24. Единственным, пожалуй, исключением, оставался посол в Берлине. Бернардо Аттолико играл роль персонального связующего звена между Муссолини и Гитлером, ему доверяли оба диктатора и у Чиано просто не хватало влияния, чтобы сменить этого посла, чьи позиции особенно усилились вследствие той роли, которую он сыграл в подготовке и проведении Мюнхенской конференции. Чиано это, конечно, не нравилось, и он стремился всячески принизить в глазах Муссолини значение получаемой от Аттолико информации.

В течение двух недель Чиано не обращал внимания на «алармистские» сообщения посла. Все стало меняться в 10-х числах августа, когда в Москву прибыли английская и французская военные миссии. Отмахиваться дальше от посланий Аттолико было уже невозможно. Чиано сопоставил сообщения посла с перспективой заключения советско-англо-французского военного союза и понял, что дело может кончиться европейским военным конфликтом, к которому Италия была совершенно не готова. От немцев, как обычно, не было никакой информации. И самое неприятное — поджимало время. Муссолини тоже запаниковал. Еще совсем недавно, в начале июля, когда конфликт вокруг Данцига казался далеким и не выглядел неизбежным, дуче с напыщенным видом объявил послу Великобритании: «Скажите Чемберлену, что если Англия готова сражаться в защиту Польши, то Италия возьмется за оружие вместе со своим союзником Германией» 25. Теперь же, когда конфликт обретал осязаемые формы, Муссолини лихорадочно думал, как ему отвертеться от выполнения союзнических обязательств. Спасительной идеей, как и во время Судетского кризиса, представлялась международная конференция, но ее напрочь отвергал Гитлер. Чтобы найти выход из сложившейся ситуации, Чиано договорился о встрече 10-12 августа с Риббентропом и фюрером в австрийских Альпах. Предполагалось, что Чиано удастся объяснить немцам, почему Италия не готова к большой войне 26.

Встреча проходила три дня. В первый день Чиано попытался объяснить Риббентропу, что ресурсов Италии хватит на то, чтобы вести большую войну в течение всего нескольких месяцев. Дальше закончатся финансы, запасы топлива, боеприпасы. Риббентропа не интересовали такие «мелочи». Он, как вспоминал переводивший на встрече Пауль Шмидт, «был совершенно невосприимчив и чем-то напоминал гончую, готовую сорваться с поводка, периодически разражался гневными тирадами в адрес Англии, Франции и Польши, и гротескно хвастался военной мощью Германии» 27. В общем, никакого взаимопонимания стороны не нашли. Настолько, что во время обеда два министра не разговаривали друг с другом 28. Та же картина повторилась и на следующий день, во время встречи Чиано с Гитлером. Итальянец начал с того, что еще раз произнес свою «пламенную речь в защиту мира». Но никакие его доводы на фюрера не подействовали. Он, как и его министр, был настроен крайне воинственно и агрессивно. В тот момент, когда обстановка накалилась и Гитлер готов был взорваться, произошло неожиданное. Как вспоминал переводчик Евгений Доллман, работавший на встрече, в комнату, где шли переговоры, зашел Вальтер Хевель, сотрудник германского МИДа, обеспечивавший связь Риббентропа с Гитлером, и что-то прошептал своему шефу. Тот тоже шепотом передал новость Гитлеру. Оба заулыбались, и гроза миновала. Чуть позже Доллман узнал, что из советского посольства в Берлине поступила информация о готовности Москвы начать прямые переговоры об урегулировании отношений с Германией 29. Это многое меняло. Теперь возможная европейская война уже не выглядела для итальянцев так страшно, и, когда переговоры продолжились на следующий день, Чиано больше не сопротивлялся. «Вы так часто оказывались правы в то время, как другие придерживались противоположной точки зрения, — примирительно сказал он Гитлеру, — что, возможно, и на этот раз вы видите ситуацию яснее, чем мы» 30.

Это, конечно, не говорит о том, что Гитлер и Риббентроп посвятили итальянцев в свои замыслы. Они к тому времени и сами еще не знали, во что выльются их планы расстроить антигитлеровскую коалицию и нормализовать отношения с СССР. Но информации из первых уст о том, что в германо-советских отношениях намечается улучшение, вполне хватило, чтобы временно успокоить итальянцев. Такая информация к тому же в значительной степени объясняла уверенность Гитлера в том, что Англия с Францией не предпримут решительных шагов в случае германской агрессии против Польши. А об этом Гитлер говорил постоянно. Что же касается подписанного через десять дней германо-советского пакта, то о нем итальянцы узнали в самый последний момент, и во многом случайно. Германский посол в Москве граф Шуленбург сообщил о готовящемся пакте своему итальянскому коллеге еще до его подписания. Итальянец тут же переслал срочную информацию в Рим, но в Палаццо Киджи, резиденции министерства иностранных дел, отнеслись к телеграмме без должного внимания. Москва не считалась в ту пору центром мировой политики. Новости, поступавшие из советской столицы, крайне редко попадали в категорию срочных. Обычно их откладывали в ту стопку, которая считалась второстепенным «долгим ящиком». Пока в министерстве разобрались, ушло время, и в результате Муссолини с Чиано узнали о случившемся едва ли не из сообщений мировых информагентств 31.

Если верить Доллману, Советский Союз дал согласие на прямые переговоры о нормализации отношений с Германией 11 августа, то есть в день прибытия английской и французской военных миссий в Москву. Но эту дату вряд ли можно считать точкой отсчета в нормализации двусторонних отношений. Понятно, что мысль об этом не могла быть спонтанным озарением. Очевидно, что Гитлер и Сталин пришли к такому решению в разное время и независимо друг от друга. Оба диктатора давно проявляли повышенный интерес