РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937 - Андрей Анатольевич Смирнов

Возвращаясь к преображенцам, обратим внимание на то, что в прошедшем в тот же день у тех же Суходол и рассмотренном тем же Н.Н. Головиным даже с меньшей «степенью разрешения» (до уровня рот, а не полурот и взводов) первом бою другого полка той же 1-й гвардейской пехотной дивизии – лейб-гвардии Егерского – способность к проявлению инициативы выказало не менее 25 % командиров рот. По окончании артподготовки ротные 1-го батальона один за другим стали доносить, «что они находят, что пришло время перейти в атаку»24, а командир 10-й роты 3-го батальона капитан М.И. Кукель по собственному почину поддержал атаку 1-го батальона во фланг противнику, сдерживавшему продвижение соседней части.

Известно также, что в летних боях 1915 года не проявивший почина под Владиславовом командир 4-й роты лейб-гвардии Преображенского полка капитан (в 1914 г. – штабс-капитан) А.П. Кутепов показал, что способен на инициативные действия; значит, под Владиславовом ему просто не представилась соответствующая возможность – так же, как, видимо, и ряду других преображенских ротных.

Точно так же нельзя абсолютизировать и тот факт, что источники и исследования из нашей выборки, освещающие серии первых боев еще четырех частей гвардейской пехоты25 (также происходившие к югу от Люблина, в конце Люблин-Холмской операции и в начале второго этапа Галицийской битвы), упоминают лишь по одному случаю проявления инициативы командирами рот. Тем более, что лишь в двух случаях из четырех интересующую нас информацию предоставляют составленные по нескольким источникам описания боев. (Из них явствует, что во втором серьезном бою лейб-гвардии Семеновского полка 1-й гвардейской пехотной дивизии – под Уршулином 24 августа (6 сентября) – командир 6-й роты капитан Ф.А. Веселаго предложил подвести два наступавших под сильным огнем батальона к австрийским позициям не цепями по совершенно открытой местности, а в колонне по укрытой от огня лощине – и выступил в роли колонновожатого. А в первом бою лейб-гвардии Финляндского полка 2-й гвардейской пехотной дивизии – под деревней Гелчев и фольварком Каэтановка 25 августа (7 сентября) – командир 7-й роты капитан М.В. Цемиров по своему почину перешел в наступление, чтобы помочь оказавшемуся на краю гибели соседнему батальону.)

Сообщение об инициативе начальника пулеметной команды лейб-гвардии Павловского полка 2-й гвардейской пехотной дивизии штабс-капитана Н.С. Пальникова (который 23 августа (5 сентября), не ожидая приказа, развернул свои «максимы», чтобы подавить огонь, открытый по полку за фольварком Зигмунтов) содержится в воспоминаниях участвовавшего в этом первом бою павловцев полковника А.П. Редькина – а он писал лишь о том, что видел или слышал лично. А о почине ротного командира лейб-гвардии 1-го стрелкового Его Величества полка Гвардейской стрелковой бригады капитана барона Д.Ф. Таубе – который в своем первом бою, под Камнем и Войцеховом 26 августа (8 сентября), «будучи выслан вперед на разведку», нашел возможность осуществить «энергичное выдвижение вперед» и «блестящими действиями под огнем противника дал возможность ротам всего боевого порядка развернуться против фланга неприятельских окопов, что и послужило главной причиной успешной фронтальной атаки»26 – об этом почине сообщает Высочайший приказ о пожаловании георгиевских наград (раздававшихся без какой-либо системы).

Да и работы полковых историографов отнюдь не дают абсолютно полной картины событий. Так, в труде о действиях семеновцев не упомянут еще один случай проявления инициативы командиром 6-й роты (по воспоминаниям А.В. Иванова-Дивова 2-го, 27 августа (9 сентября), под тем же Уршулином, капитан Веселаго по собственной инициативе поднял в атаку соседнюю 7-ю роту – находившуюся ближе всех к австрийским окопам и могущую поэтому облегчить бросок другим ротам 2-го батальона). Словом, не исключено, что во всех четырех полках почин в первом бою мог проявить и еще кто-либо из ротных.

То же и с 21-м пехотным Муромским полком 6-й пехотной дивизии – принявшим первый бой 10 (23) августа под Франкенау в Восточной Пруссии. Из офицеров-муромцев, вышедших на войну командирами рот и проявивших в этом бою инициативу, нам известен лишь капитан К.Ф. Юрьев (будучи командующим 1-м батальоном, он по собственному почину попытался выручить соседнюю часть). Но ведь и о его инициативе мы знаем лишь из воспоминаний офицера-артиллериста полковника В.Е. Желондковского – случайно оказавшегося свидетелем доклада командира муромцев полковника Ф.Ф. Новицкого (который, в свою очередь, мог ограничиться упоминанием об одном Юрьеве как о батальонном командире и не «спускаться» на ротный уровень) …

Наконец, нужно учитывать контекст, в котором сообщают интересующую нас сейчас информацию исследователи. Затрагивая в своем труде о Восточно-Прусской операции действия в Гумбинненском сражении 106-го пехотного Уфимского полка 27-й пехотной дивизии, Н.Н. Головин упоминает об инициативных действиях двух командиров рот. Один из них, из 1-го батальона, попросил ближайшего батарейного командира прислать ему артиллерийского разведчика, чтобы тот точно установил местоположение наблюдаемой с позиции роты германской батареи. Из записки этого офицера («В полутора или версте от Вас стоит батарея неприятеля. У нас ее очень хорошо видно, но точно указать место не можем»27) отнюдь не следует, что эта батарея мешала именно его роте, да и вообще устав не требовал от ротных взаимодействовать с дивизионной артиллерией. Такую же разумную инициативу проявил командир 5-й роты 2-го батальона капитан Н.А. Пузиновский. Он дважды посылал командиру одной из батарей 27-й артиллерийской бригады записки с указанием местонахождения достойных артиллерии целей (пехоты противника, окопов, «блиндированной пушки») и просьбой обстрелять их.

Но оба этих факта были приведены исследователем не с целью выявления степени инициативности ротных, а для иллюстрации тезиса о достижении в 27-й дивизии полного взаимодействия между пехотой и артиллерией. Поэтому, опираясь лишь на факты, приведенные Головиным, нельзя утверждать, что инициативу в Уфимском полку (для которого это был второй бой в мировой войне) проявили тогда лишь два ротных командира из шестнадцати. Инициативных могло быть и больше. И их действительно было больше, как минимум 4–5. Ведь из воспоминаний полковника-сапера Д.И. Сверчкова – находившегося во время сражения в расположении 4-го батальона уфимцев – явствует, что взаимодействовать с дивизионной артиллерией ротные стремились и там. Видя, как на опушке перелеска у речки накапливается германская пехота, они тотчас же сообщали об этом по телефону на батареи28…

В общем, опираясь на ту источниковую базу, которая находится в нашем распоряжении, мы не можем подтвердить тезис В.Е. Флуга о меньшей по сравнению с субалтерн-офицерами инициативности командиров рот. Наоборот, у нас есть основания полагать, что к 1914-му ротные отнюдь не