Русская Арктика: лед, кровь и пламя - Светлана Геннадьевна Самченко
К сведению читателя: по четверти фунта – это чуть более 100 граммов… А ведь работа матроса – это тяжелый физический труд…
К 16 декабря караван был уже недалеко от Мудьюга, впередсмотрящим с высоких марсов был уже виден в бинокли Мудьюжский маяк. Но тут у «Канады», постоянно находившейся в движении при очистке фарватера ото льда, подошли к концу запасы угля. Пришлось ледорезу оставить конвой ждать его и отправиться в одиночку в Архангельск – на бункеровку. Мороз тем временем перевалил за минус 39 по Цельсию. Моряки при работе на верхних палубах отмораживали носы и щеки. Пресной воды не было давно – для питья и бытовых нужд топили снег. А фарватер, пробитый ледорезом, начал замерзать: лед сжимался вокруг продрогшей стайки пароходов, тяжко наваливался на борта, бил «под дых» с грохотом, подобным орудийным выстрелам… В придачу ко всем этим сложностям 17 декабря начался настоящий ледовый шторм, и могучей его силой примерзший ко льду конвой понесло в открытое море.
Мощности пароходных машин не хватало, чтобы хотя бы удержаться в дрейфе в пределах, более или менее близких к заданным координатам ожидания. А кое-кто вмерз так, что и винтами не пошевелишь! Шторм разделил конвой на две неравные группы: в одной пять транспортов, в другой – шестнадцать. Когда большую по численности группу тащило льдами мимо портпункта Зимнегорский, те немногие из пароходов, что несли пушки для самообороны, стали оглашать окрестности холостыми выстрелами, чтобы привлечь внимание к своему бедственному положению. Тщетно! Тогда в первое же затишье в непогоде конвой отрядил пятерых добровольцев из местных моряков-поморов, чтобы попробовали добраться до берега и хотя бы сообщить о злоключениях конвоя. К этому времени экипажи пароходов голодали уже третьи сутки: паек вышел весь, кроме некоторого количества рома и по кусочку пиленого сахара на брата…
Добровольцы вернулись пешком по льду на следующее утро, пройдя без малого по 5 верст. И… убедили экипажи в конвое, что по их тропе могут пройти на берег и другие люди. С конвоя едва дезертирство не началось: капитанам пришлось даже пригрозить отсидкой в канатных ящиках и даже расстрелом перед строем многим желающим немедленно уйти на «большую» землю пешим порядком. И все же трое молодых резервистов решились на побег. Им не суждено было добраться до охотничьих промысловых поселков Зимнегорского – через несколько недель всех нашел насмерть замерзшими у подножия величественного зеленоватого тороса какой-то мимохожий ледокольный пароход…
К двадцатым числам декабря льды вынесли конвой уже за мыс Вепревский. Команды роптали, многие моряки шили тайком из запасных теплых вещей наличники с прорезями для глаз, набивали паклей сапоги – для тепла. Готовились тоже бежать на берег, пока еще его можно с мачты разглядеть. Конвойный комендант уже не надеялся избежать бунта, офицеры держали под замком экипажные винтовки, спать ложились одетыми, клали в изголовье под подушку личное оружие.
В ночь на 22 декабря наконец явился долгожданный ледорез «Канада». Ободранный штормом, как «Летучий голландец», вымотанный и… все такой же «голодный» в плане обеспеченности топливом: в Архангельске ему не дали угля ни для себя, ни тем более – для конвойских пароходов. Вот не дали – и все, сказали, что топлива даже боевому составу не хватает!
В ту же ночь на борту «Канады» состоялся экстренный капитанский совет с единственным вопросом на повестке дня: «И что теперь делать будем?» Решено было поступить следующим образом: подготовить все пароходы к заполярному дрейфу – без экипажей! – снять все вооружение и наиболее ценное оборудование, перегрузить на борт ледореза остатки угля с конвоя. После этого «Канада» возьмет все экипажи на борт и доберется до Архангельска, где потом будет организована спасательная операция с участием мощных, линейных ледоколов…
Перегруженный так, что ватерлиния на метр «провалилась» ниже естественной, 25 декабря ледорез «Канада» остановился у мыса Вепря. Уголь, считайте, кончился совсем – осталось только на самоподогрев и работу электрогенератора, обеспечивающего свет в отсеках… К счастью, удалось по радио – на пределе дальности связи – сообщить на эскадру свои координаты. К ледорезу на выручку отправились ледокол «Иван Сусанин» и пароход-бункеровщик «Сибирь» с грузом хорошего кардиффского угля.
Как только спасатели явились, начался аврал. В угольной погрузке пришлось поучаствовать всем – и собственному экипажу «Канады», и матросам с конвойных пароходов, и даже офицерскому составу – поголовно. Как только уголь был погружен и традиционная постбункировочная приборка закончилась, все три корабля взяли курс на Архангельск.
По дороге, на траверзе мыса Керецкого, им встретились вмерзшими в лед те пять пароходов, что в шторм отбились от конвоя. «Канада» и «Иван Сусанин» освободили ото льда два наиболее помятых и побитых транспорта, которым угрожала гибель в ближайшую непогоду, и взяли их с собой. На буксире, поскольку те из-за расхода топлива и повреждения винтов самостоятельно передвигаться не могли. В Архангельск пришли уже впятером – за полчаса до наступления нового, 1916 года…
Спасать затертые льдами конвойские пароходы пришлось весь остаток зимы – до апреля. Отыскать и вызволить из ледовых заторов удалось не всех: «Вера», «Николай», «Юг», «Север» и «Орезунд» все-таки нашли себе могилу в черной бездне под белыми льдами… Впрочем, этому никто здесь не удивился: корабли в полярных водах часто гибли и без воздействия неприятеля – только из-за капризов стихии. 14 июня 1916 года затонул старый товарищ и земляк «Канады» – «Садко». Шел с санитарной комиссией архангельского губернатора на борту из Княже-Губы в Кандалакшский залив, на инспекцию строительства дорог, и между островами Богомолиха и Анисимов при полном безветрии и спокойном море ни с того ни с сего напоролся на каменную мель. Снялся сам, но получил при этом такие раны обшивки ниже ватерлинии, что продержался на воде всего 9 минут, хорошо, хоть
