На дне. Дачники - Максим Горький
Влас (подходя к роялю). И мне нравится, право! (Сконфуженно смеется.) Нравится! Хорошо!.. Точно – клюквенный морс в жаркий день!
Калерия. Уйдите!
Влас. Да я ведь искренно, вы не сердитесь!
Саша (входит). Господин Шалимов приехали.
Общее движение. Варвара Михайловна идет к дверям и останавливается при виде входящего Шалимова. Он лысый.
Шалимов. Я имею удовольствие видеть…
Варвара Михайловна (тихо, не сразу). Пожалуйста… прошу вас… Сергей сейчас придет…
Занавес
Действие второе
Поляна перед террасой дачи Басова, окруженная густым кольцом сосен, елей и берез. На первом плане с левой стороны две сосны, под ними круглый стол, три стула. За ними невысокая терраса, покрытая парусиной. Напротив террасы группа деревьев, в ней широкая скамья со спинкой. За нею дорога в лес. Дальше, в глубине правой стороны, небольшая открытая сцена раковиной, от нее – справа налево – дорога на дачу Суслова. Перед сценой несколько скамей. Вечер, заходит солнце. У Басовых Калерия играет на рояле. Пустобайка медленно и тяжело двигается по поляне, расставляя скамьи. Кропилкин с ружьем за плечами стоит около елей.
Кропилкин. А ту дачу – кто ныне снял?
Пустобайка (угрюмо, густым голосом). Инженер Суслов.
Кропилкин. Всё новые?
Пустобайка. Чего?
Кропилкин. Всё новые, мол. Не те, что в прошлом году жили…
Пустобайка (вынимая трубку). Всё одно. Такие же.
Кропилкин (вздыхает). Оно конечно… все – господа… эхе-хе!..
Пустобайка. Дачники – все одинаковые. За пять годов я их видал – без счету. Они для меня – вроде как в ненастье пузыри на луже… вскочит и лопнет… вскочит и лопнет… Так-то…
Из-за угла дачи Басова, шумя и смеясь, проходит по дороге в лес группа молодежи с мандолинами, балалайками и гитарами.
Кропилкин. Ишь ты… музыка! Тоже, видно, представлять собираются?..
Пустобайка. И будут… чего им! Народ – сытый…
Кропилкин. Вот никогда я не видал, как господа представляют… чай, смешно? Ты видал?
Пустобайка. Я – видал. Я, брат, все видал…
Справа доносится гулкий хохот Двоеточия.
Кропилкин. Ну? Как же они?
Пустобайка. Очень просто: нарядятся не в свою одежу и говорят… разные слова, кому какое приятно… Кричат, суетятся, будто что-то делают… будто сердятся… Ну, обманывают друг дружку. Один представляется – я, дескать, честный, другой – а я умный… или там – я-де несчастный… Кому что кажется подходящим… он то и представляет…
Кто-то на левой стороне свистит собаку и кричит: «Баян! Баян!» Пустобайка колотит по скамье обухом топора.
Кропилкин. Ах ты… сделай милость! Н-да… И песни поют?
Пустобайка. Песен они мало поют… Инженерова жена верещит когда… ну, голос у ней – жидкий.
Кропилкин. Идут господа…
Пустобайка. Ну и пускай идут…
Двоеточие выходит с правой стороны около сцены, за ним Суслов.
Двоеточие (добродушно). Ты надо мной не смейся… куда тебе! Тебе, понимаешь, едва сорок минуло, а ты – лысый, а мне под шестьдесят – однако я кудрявый, хоть и седой – что? Хо-хо!
Пустобайка все время лениво и неуклюже возится около сцены со скамьями. Кропилкин осторожно отходит за сцену.
Суслов. Ваше счастье… Продолжайте, я слушаю…
Двоеточие. Давай сядем. Так вот – явились, значит, немцы… У меня заводишко старый, машины – дрянь, а они, понимаешь, все новенькое поставили, – ну, товар у них лучше моего и дешевле… Вижу – дело мое швах… подумал – лучше немца не сделаешь… Ну, и решил – продам всю музыку немцам. (Задумчиво молчит.)
Суслов. Всё продали?
Двоеточие. Дом в городе оставил… большой дом, старый… А дела теперь у меня нет, только одно осталось – деньги считать… хо-хо! хо-хо! Такой старый дурак, если говорить правду… Продал, знаешь, и сразу почувствовал себя сиротой… Стало мне скучно, и не знаю я теперь – куда мне себя девать? Понимаешь: вот – руки у меня… Раньше я их не замечал… а теперь вижу – болтаются ненужные предметы… (Смеется.)
Пауза. Варвара Михайловна выходит на террасу и, заложив руки за спину, медленно, задумавшись, ходит.
Вон Басова жена вышла. Экая женщина… магнит! Кабы я годков на десять моложе был…
Суслов. Ведь вы… кажется… женаты?
Двоеточие. Был. И неоднократно… Но – которые жены мои померли, которые сбежали от меня… И дети были… две девочки… обе умерли… Мальчонка тоже… утонул, знаешь… Насчет женщин я очень счастлив был… всё у вас, в России, добывал их… очень легко у вас жен отбивать! Плохие вы мужья… Приеду, бывало, посмотрю туда-сюда – вижу, понимаешь, женщина, достойная всякого внимания, а муж у нее – какое-то ничтожество в шляпе… Ну, сейчас ее и приберешь к рукам… хо-хо!
Влас выходит на террасу из комнат, стоит и смотрит на сестру.
Да, все это было… а теперь – ничего вот нет… ничего и никого… понимаешь…
Суслов. Как же вы… думаете жить?
Двоеточие. Не знаю. Посоветуй! А чепуха, брат, эта твоя ботвинья… и поросенок тоже… Есть поросенка летом – это называется анахронизм…
Влас. Ну, что, Варя?
Варвара Михайловна. Ничего… так… жалкий человек я… да?
Влас (обнимает ее за талию). Хочется сказать тебе что-то ласковое… да не знаю, как это говорится… не знаю…
Варвара Михайловна. Оставь меня, милый…
Двоеточие. Вон к нам господин Чернов идет…
Суслов. Шут гороховый…
Двоеточие. Бойкий паренек, а бездельник, видимо…
Влас (подходя). Кого это вы?
Двоеточие. А вот племянника, хо-хо! Да и вы тоже, видать, не очень деловиты, а?
Влас. Насколько я успел узнать вас, почтеннейший Семен Семенович, под словом «дело» вы подразумеваете выжимание соков из ближних ваших? В этом смысле я еще не деловит… увы!
Двоеточие. Хо-хо! Вы не горюйте! В юности, понимаете, это трудненько: совесть еще не окрепла и в голове кисель розовый вместо мозгов. А созреете, и преудобно воссядете на чьей-нибудь шее, хо-хо! На шее ближнего всего скорее доедешь к благополучию своему.
Влас. Вы, несомненно, человек опытный в такой езде… верю вам! (Кланяется и уходит.)
Двоеточие. Хо-хо! Отбрил и доволен! Миляга… Чай, поди-ка, героем себя чувствует… Ну, ничего, пускай потешится молодая душа. (Опустив голову, сидит молча.)
Калерия (выходит
