Анна Брэдстрит - Поэзия США

КАРЛ ШАПИРО

Перевод В. Британишский

ПОД КУПОЛОМ ВОСКРЕСЕНЬЯ

Рисуя резко, как фламандский мастер,Лида людей, как бы покрытых лакомИли увиденных вдали сквозь линзу,Воскресный полдень сквозь кристальный воздухВдоль улицы глядитИ отражает у меня в глазуРяды жилищ и жизней:Окно в окно, дверь в дверь одни и те же,Лицо в лицо одни и те же,В их грубой зримости одни и те же;

Как если б жизнь из одного жилищаЗастыла и ее изображеньеВ двух зеркалах, друг к другу обращенных,Все время повторялось,Как будто здесь, в сверхскоростном глазу,Взгляд размножает фотоотпечатки.

Я вижу длинные автомобили,Из них, из теплых и стеклянных гнезд,Порхнут на тротуар, сверкая шелком,Крепкие ноги наших женщин.Все наши женщины — одна, все — в черном.Накрашенный кармином ротИ щечки нежные принадлежатМужчине в черном,Который щеголяет рядом с нею.К самим себе они идут с визитом:Весь день скользя от двери к двери,Ткут свой бессмысленный узор,Самих себя,Скользнув холодным взглядом, отражают.Из комнаты, что разогрелась за день,Весь день смотрю в окно и жду ее,Жду, как подсматривающий, ее,Ее, ту, что затмит всех этих женщин;Весь день мой взгляд фиксирует привычноРяды жилищ и жизней.

Но не случится ничего; не ляжетКосая тень на плиты тротуара:Не явится слепая негритянка,Не выползут из темных нор изгои,Не выронит бомбардировщик бомбу,Чтоб вдребезги разбить шары и призмы,Всю парфюмерию, все зеркала,Все яркие, в мильярд свечей, витрины,Не угодит прямое попаданьеИ не воткнет дрожащую иглуВ глаз, прямо в глаз узревшему ее,Ошеломленному ее сияньем.

ГОЛЛИВУД

Вдали от всяких войн, неповторимый,Как некогда Багдад или Афины,Город лежит между хребтом и морем.Воздух сухой и чистый, день сияет,Будто на глянцевой цветной открытке:          Виллы и виды. Ночь — рекламаЛюбви и музыки и звездных сфер.

Сердце Америки. Сердца здесь льнутДруг к другу на бульварах, там, где пальмыРастут в горшках, и дальше, на дорогах,Где выращены сказочные замки,Как пышные метафоры из камня,          И на площадках киносъемок,Где воскресают бредни старины.

Алиса или Золушка — реальны.Турист, уставший от иллюзий, можетЗдесь отдохнуть. Все ново, нет руин;Почтенье к прошлому здесь не взимают,Как пошлину; традиции не чтут.          Эксцентрика — вот здешний бизнес.И две индустрии: любовь и смех.

Успех — еще одна. Здесь богатеютТелохранитель, прихлебатель, техник,Здесь знахарь строит грандиозный офис,Дебил и гений пожинают лавры,Для мистика здесь — золотое дно;          Здесь сверх и супер повседневны,А красота — расхожий ширпотреб.

Так что это за город? И откуда?Блажь юной нации, еще растущей?Укромный уголок для тайных оргий?Чужой, как шахские гаремы? Наш,Как дым Чикаго и разврат Атланты?          Так что же? Молодость порочна,Как стиль ее домов и модных фраз?

И кто все это? Выскочки? Юнцы?Цвет нации, умнейшие из умниц?Да. Хоть невиданный и новомодный,Город наш-нашенский, американскийНасквозь. И если уж имеет душу          Цивилизация рассудка,То здесь душа, Флоренция ее.

НОСТАЛЬГИЯ

Моя душа — там, в комнате моей,А я вдали, за десять тысяч миль;И день за днем — лишь трубный рев морей,Соль, облака и водяная пыль.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

Самовлюбленной юности друзья,Книги мои с обрезом золотым;Цветы, самовлюбленные, как я,В окне уютом светятся былым.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

Твой день стал ночью мне, ночь стала днем,С этим ложусь я, с этим я встаю;День канул в море, звезды тонут в нем,Ход времени по небу узнаю.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

Укол — и память вновь кровоточит,А мир вот-вот взорвет нас, этот взрывЦветы и головы — все превратитВ ничто, мгновенным светом озарив.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

Смех и отчаянье сдружились. Что ж,Пусть будет тяжек сердца каждый шаг;Лицо в морщинах, как морской чертеж,Слезы в глазах, и моря шум в ушах.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

ВОИНСКИЙ ЭШЕЛОН

Стоп. Станция. Рабочие-путейцыМашут рукой: салют! и скалят зубы.Дети визжат, как в цирке, БизнесменыПроходят, поощрительно взглянув.А женщины стоят в дверях домов,Глядят нам вслед, словно прося вернуться,Словно слезой остановить войну,Железо наше растворить могли бы.

Как гроздь плодов из рога изобилья,Свисаем с переполненных платформ.Все дружелюбны к нам, готовым хлынутьУхмылками и гоготом вдоль улиц.Бутылка разбивается о буфер.Взгляд, растянувшись вслед улыбке женскойИ сжавшись, как резина, жалит губы,Что жаждут поцелуя, как воды.

И дальше, дальше — континенты, дни —Мы тащимся, чумазы и чуть пьяны,Лихие парни шанса и судьбы,Чьи «ведра»-каски в призрачном грядущемСтучат о стену наших мертвых телРядом с лежащим замертво оружьем.И горизонты сжавшейся землиНас обняли, как жесткие ремни.

Колода карт в твоих руках, сдающий;Сдай мне на счастье парочку получше,Валетика в придачу подшвырни.Черви червонны, пики сплошь черны,Пики и крести-крестики черны.Дай выиграть, дожить до торжества.Ведь арифметика игры проста:Не всем везет, не все придут с войны.

С вокзала на корабль, смерть или порт,Вокзал, на поезда, на фронт, и смерть,В грузовики, на марш и в бой, и смертьИли надежда жить: как знать, как знать.Смерть — путь назад, на поезд, на корабль,Жизнь — путь на фронт, о флаг! и наконецТа жизнь, что после поездов и смерти,Праздник людей всех стран после войны.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Пустынность тихоокеанской шири,Тысяча дней изгнанья и тоски,Прощайте. Вот уж скрылся Южный КрестЗа горизонтом, тонет континентВ волнах, горчайший остров растворилсяВ стихии соли,А здесь, на палубе, туман окуталМою улыбку, ту, что осветила бВсю тьму, прощая ход времен, повергшихВ позор и в смерть мильоны и меня.

Везет корабль наш не сырье с Востока —Солдат, зеленых в синем свете трюмов,И психов полный твиндек взаперти;Корабль-упырь, корабль-казарма дышитПриторно-тошным смрадом униженья,И даже те, кто не задет железомИли психозом, жаждут, озверев,Дорваться наконец до вожделенныхВещей и женщин.

Поскольку чужд я этих нежных чувств,Столь же обычных, сколь недопустимыхВ армейской жизни, я стою одинИ ненавижу хаки-человечков,Как вши, ползущих по морщинам моря,Загадив корабли. Но не могуПрозреть в тумане наш священный мост —Место прощанья, место возвращенья.Слезы мои — не ода в честь отчизны,Лишь боль души, улыбка — лишь молитва.

Одолевая слякоть сантиментов,Встречены зыбью и эскортом чаек,Мы тихо и торжественно вступаемВ пределы территориальных вод.И лишь тогда чудовищная радость,Как если бы взорвался весь корабль,Вдруг разрядит заряд небес и моря,Расколет сотню тысяч черепов,И грянет взрыв любви, высвобождаяДуши солдатских тысяч и мою.

ЗИМА В КАЛИФОРНИИ

Калифорнийская зима. Ландшафт —Как интерьер в цветочном магазине:Кусты камелий розовых в долинеЦветут зимой; и тысячи букетовРедкостных роз шлет изобильный штатДля бракосочетаний и банкетов.

Полакомившись розами, ползутПод сень плюща садовые улитки;Но мышьяка насыпано в избыткеДля них. А раковины их пустыеСадовник соберет и сложит тут,В углу двора, как черепа людские.

Туман растаял, небо — чистый лист,Тетрадный лист, огромнейший на свете,Для упражнений будущих столетий;Вот реактивный чертит ряд парабол,Дуги, кресты, но лист, как прежде, чист:Ветер успел стереть следы каракуль.

Зима в долине виноградных лоз.Рядами, как кресты солдатских кладбищ,Колья торчат, а винограда сладостьТеперь играет в бочках из секвойи,В чанах с вином, для этого он рос,Мильярдом гроздьев зрея в летнем зное.

Лыжники с гор, от края снежных зим,Идут домой, спускаясь вниз, к оливам,К инжиру, к пальмам, что полны счастливымТеплом, приятным зимнему сознанию.Будь стены старше, ты бы вспомнил Рим,Грунт — каменистей, вспомнил бы Испанию.

Но здесь растет старейший род земной,Деревья, что росли при фараонахИ вновь весной побегов ждут зеленых.Не то чтобы красивы; мрачноваты,Гнетут своей гигантской вышиной;Но чувствуешь, как почвы здесь богаты.

Дождь в Калифорнии. Покроет дождьМаслины глянцем, апельсины лоском,Листья камелии прозрачным воском,Яркости крыш вернет былую силу,Хлынет в сады, природы явит мощь,Долину затопив, подобно Нилу.

РЭНДАЛЛ ДЖАРЕЛЛ