Город пробужденный - Богуслав Суйковский
— Не понимаю! — уже с неохотой ответила негритянка, когда моряк решился и пробормотал по-пунийски:
— Ну, хорошо. Я беру тебя!
— Три сикля, — уточнила девушка, соскакивая с высокого табурета.
— Хорошо, хорошо. Цену я знаю! — буркнул моряк и вошел вслед за своей спутницей в харчевню.
Здесь тоже никого не было, если не считать какого-то пьянчуги, спавшего на лавке, и другого, который еще тянул из кувшина, но уже сонно клевал носом. Атия протирала кубки, с подозрением поглядывая на пьяницу. Такие часто лишь прикидываются, а в удобный момент кидаются к двери и исчезают в ночи, не заплатив.
При виде вошедшей негритянки с гостем она оживилась, изобразив гримасу, которая должна была сойти за улыбку. Сняла с полки глиняный светильник, зажгла его и подала девушке.
— Ты сделал хороший выбор, достопочтенный чужеземец! — воскликнула она с профессиональным пылом. — Малисса — первая любовница во всем Карт Хадаште! Да что там Карт Хадашт! Во всей Африке! В самой Александрии обучалась! А нравом горяча, как самум в разгар лета!
— Хорошо, хорошо! Веди наверх! В ее кубикулум.
— Я? Зачем я? Она сама проводит!
— Ты проводишь! Свети и иди вперед!
— Чего ты пристал? Я не могу отсюда уйти! Тот, что пьет, может сбежать, а он не заплатил!
— За тебя заплатили другие! — сурово проворчал моряк, сделав многозначительную паузу перед словом «другие».
Атия испытующе взглянула на него, огляделась и, уже не прекословя, взяла светильник и двинулась вперед по крутой лестнице, ведущей из харчевни в кубикулумы, составлявшие собственно лупанарий.
Она прошла по коридору, освещенному лишь одной коптящей лампадой, и остановилась перед последней дверью, завешенной, как и другие, плотной тканью. Идущий за ней моряк зорко оглядывался, проходя мимо, даже заглянул за одну из завес, с минуту прислушивался у другой. Плотные ткани глушили слова, но со всех сторон доносились бормотание голосов, смешки, порой — резкие ссоры.
— Все занято? — пробормотал гость.
— Да, господин! О, у старой Атии всегда полно! Самые красивые девки…
— Проводи меня в такую комнату, где нас никто не сможет подслушать!
— Здесь нигде не слышно! Сам видишь, господин! Можешь спокойно развлекаться!
Негритянка заставила себя изобразить многообещающую улыбку, но мужчина не обращал на нее внимания; он тщательно задернул за собой полог, проверил, нет ли где щели, и, нетерпеливо толкнув Малиссу на грязное ложе, резко, хоть и понизив голос, обратился к Атии. Теперь он говорил по-латыни.
— Узнаешь меня?
— Нет, господин! — со страхом ответила старая сводня.
— Смотри лучше! В прошлый раз я был здесь как бородатый сириец…
— Ах, узнаю! Но как же ты не побоялся, господин, явиться теперь в город…
— Это ты должна бояться! Почему ты не донесла, что машины в порту восстановлены? Из-за тебя мы потерпели поражение!
Негритянка сонно потянулась на ложе и вставила по-пунийски:
— О, прекрасный господин, иди уже ко мне!
— Подожди! Отдыхай пока, — равнодушно ответил мужчина, а Атия наклонилась к нему и принялась шепотом, горячо объяснять:
— Это было несчастье! Все фурии слетелись и мешали мне! Но ведь первое донесение я послала.
— Что эти девки сбрендили и хотели из своих кос плести канаты — это правда, ты сообщила. Но нужно было немедленно слать гонцов, когда выяснилось, что вся эта затея не так глупа, как казалось поначалу. И доложить в точности о состоянии и исправности машин, о дальности стрельбы… Впрочем, тебе, я думаю, не нужно объяснять! Почему ты не подала знака? Ты знаешь, что тебя за это может ждать…
— Да, господин! Но я не виновата! Я послала предупреждение! Правда послала! Через своего человека! Верного! Того верзилу, что здесь всегда за порядком следит, вышвыривает пьяных и порет девок… Но как раз кабиры, как тут говорят, вмешались! К моему человеку, не успел он дойти до порта, привязался пьяный солдат. Завязалась драка, и мой верзила получил ножом! Он еще с неделю, верно, не сможет двинуться! А другого у меня никого не было!
— Ах ты сука! Грязная, тупая шлюха! Дрянь! Надо было идти самой! Раньше-то ты умела к нам дорогу найти, а когда речь зашла о вести, от которой зависело все, тебе не захотелось тащить свою паршивую задницу за город!
— Достопочтенные консулы запретили мне! Я ведь всегда ревностно…
— Довольно! Предупреждаю: тебя простили в последний раз! Еще одна такая оплошность, и Гасдрубал будет извещен о твоей роли! И получит доказательства! Ты думаешь, ты здесь одна и незаменима? Ты должна важными и своевременными донесениями загладить свою вину! Иначе — понимаешь? Крест!
Атия дрожала от страха, но все еще пыталась защищаться.
— Я правда послала весть! Но злые духи не позволили! Теперь… у меня некого послать!
— Это нас не касается! Говори, что знаешь! А потом выпутывайся как хочешь!
— Что я знаю? О, господин, я ничего не знаю! Нет, нет! — она испугалась грозного вида пришельца и поспешно поправилась: — Нет, нет! Я хотела сказать, что знаю многое! Все, что здесь творится!
— Говори!
— Но… достопочтенные консулы платят мне за каждое известие!
— Сегодня они платят тебе прощением, то есть твоей жизнью! А это, я полагаю, для тебя достаточно высокая цена. Не забывай об этом и говори!
Атия принялась послушно шептать, хотя и бросала взгляды, полные ненависти.
— Слухи насчет жрицы Лабиту оказались клеветой. Сама Элиссар, жена Гасдрубала, торжественно подтвердила, что все жрицы Танит — девственницы!
— Это ненадолго, — пробормотал пришелец. — Когда мы захватим этот город, с жрицами еще поиграют! Дальше!
— Галеры здешних богачей стали ходить чаще. Подвозят продовольствие! Оружие, снаряжение…
— Знаем! Особенно после разгрома наших кораблей, в котором виновата ты! Что еще?
— Сихарб отослал в Утику Фульвия Флакка и его спутников! Но я не знаю, как и каким путем!
— Они и сами не знают! Была ночь, им завязали глаза! Но ты должна узнать и это!
— Я постараюсь, господин. Бомилькар не отослал своих римских дам…
— Что ты об этом думаешь?
— Это дурной знак, господин! Он начинает колебаться?
— Хм… А народ? Какое настроение в народе?
Атия молча развела руками в жесте бессилия. Пришелец выругался себе под нос. Через мгновение он спросил:
— А жрецы Молоха? Они ведь
