Чесменское сражение. Граф Орлов против Хасан-бея - Владимир Виленович Шигин

эскадру. Затем долгие годы командовал Архангельским портом и вышел в отставку при Павле I полным адмиралом. Коротать старость он уехал в родную Вологду. Неугомонный и дотошный, он и там не сидел без дела, занимаясь то местными полотняно-парусными фабриками, то инспектированием Мариинских каналов. Умер Барш в 1806 году на руках своего сына Николая, того самого, что еще мальчишкой участвовал вместе с отцом в Архипелагской экспедиции и стал к этому времени уже генерал-инспектором Петербургского порта. Похоронили старого моряка в соборной церкви вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря.

Отгремели залпы, и вице-адмирала Сенявина стали заботить дела иные. Предстояли обустройство Азовской флотилии на берегах черноморских, создание портов и верфей, батарей и жилья.

Беда пришла, когда адмирал ее и не ждал. Внезапно обострились старые болезни. Лекаря, осмотрев Сенявина, сказали прямо:

– Немедленно уезжать на север, промедление гибельно!

В 1776 году Алексей Наумович покидает Таганрог и, сдав дела контр-адмиралу Федоту Клокачеву, уезжает в Петербург.

Но посеянные им семена уже начали давать первые всходы. В 1779 году на херсонских верфях заложили первые линейные корабли, а еще через три года русские корабли бросили свои якоря в Ахтиарской бухте, где вскоре началось интенсивное строительство главной базы Черноморского флота – Севастополя.

В это время Алексей Сенявин уже служил в Адмиралтейств-коллегии: инспектировал корабли, разрабатывал новые проекты судов, изыскивал способы предохранения корабельных корпусов от гнили и древоточцев.

А болезни все больше и больше одолевали его. Последние годы своей жизни старый адмирал почти не мог ходить, но, как и прежде, жил лишь интересами службы.

Адмирала, кавалера многих российских орденов Алексея Наумовича Сенявина не стало 10 августа 1797 года.

Но династия моряков Сенявиных не оборвалась. Эстафету служения Отечеству принял племянник Алексея Наумовича, Дмитрий Николаевич – будущий герой Афона и Дарданелл, тот самый, которого дядя напутствовал перед убытием на Черное море словами старыми, петровскими:

– Дерзай, чадо!

Евграф Степанович Извеков после службы на «Трех святителях» командовал различными кораблями и судами. В 1779 году, будучи капитаном линейного корабля «Победа», тяжело заболел и был уволен со службы с производством в бригадирский ранг.

Капитан «Грома» Иван Михайлович Перепечин по возвращении на Балтику капитанствовал на фрегате «Африка», корабле «Мироносец», а спустя несколько лет в чине капитана 1-го ранга вышел в отставку.

Бравый лейтенант Томас Макензи, по прозвищу Фома Калинович, дослужился до адмиральских чинов и командовал Севастопольской корабельной эскадрой. В новогоднюю ночь 1786 года на застолье в Офицерском собрании, посчитав находящихся за столом, он сказал:

– Нас здесь тринадцать, и одному придется в этом году умереть, это буду я. – После чего прибавил: – К тому же помереть мне давно надобно, как при сем и рюмку выпить!

Макензи, видимо, предчувствовал свою скорую смерть. Уже 7 января он занемог, а 10-го его не стало.

Каким был дальнейший жизненный путь Алексея Ившина и Василия Никонова, можно только предположить. Документов, проливающих свет на их жизнь, не сохранилось. Известно только лишь, что еще в двадцатых годах XIX столетия в Санкт-Петербургском матросском инвалидном доме доживали свой век последние рядовые участники тех далеких событий. Возможно, среди них были и Ившин с Никоновым.

Некоторые участники Чесменской баталии дожили до событий декабря 1825 года и даже косвенным образом были в них замешаны. Так, такелаж-мастер Кронштадтского порта Вестин, бывший при Чесме юнгой на «Трех иерархах», в 1827 году, уже в чине подполковника, за сочувствие декабристам был разжалован и уволен со службы.

* * *

Наряду с наиболее отличившимися в сражении офицерами лейтенант Ильин был представлен к награждению орденом Святого Георгия 4-го класса и производству в следующий чин. В его представлении на орден было сказано следующее: «При сожжении турецкого флота был охотно на брандере и исполнял должность с неустрашимостью». Оценила подвиг Ильина и императрица Екатерина II. В рескрипте на имя Алексея Орлова она писала: «Восхотели мы в знак нашего к подчиненным вашим благоволения послать к вам несколько крестов Святого Георгия четвертого класса, дабы оные раздали по делам, в статутах того ордена предписанным, а особливо рекомендованному от вас Ильину».

Белоэмалевый крест Дмитрию Сергеевичу вручили, а вот со званием обошли, несмотря на неоднократные ходатайства командующего эскадрой. Сам же лейтенант, впрочем, особо не обиделся, мало ли что бывает в жизни: идет война и не это сейчас главное для боевого офицера!

Почему Ильину не дали ранее обещанного звания? Ведь он, как и прежде, верой и правдой служил Отечеству. Ответ может быть только один – громкая слава героя уже начала вызывать раздражение тех, кто, отсидевшись в тиши петербургских кабинетов, принялись делить между собой лавры чесменской победы. Это был первый тревожный сигнал, который мог бы насторожить Дмитрия Сергеевича, но далекий от дворцовых интриг офицер тогда так ничего и не понял. Кто может его за это осудить?

Сильнее ударить Ильина завистникам в то время не удалось. Дмитрий Сергеевич еще был нужен флоту, да и в обиду на эскадре его бы никто не дал. Особенно же поддерживал Ильина адмирал Спиридов, сам попавший после Чесмы в опалу. Следующее воинское звание Дмитрию Ильину присвоят только через четыре года по выслуге лет (по линии, как тогда говорили).

Вскоре после чесменских событий по распоряжению Спиридова Ильин принял под команду только что пришедший с Балтики для усиления эскадры новый бомбардирский корабль «Молния». Сразу же начались постоянные боевые походы, и на протяжении всей войны там, где было всего труднее и опаснее, друзья всегда видели Ильина. Он удивлял соратников своим мужеством и отвагой при атаке крепости Метелино, в ожесточенных боях при Будрусе и Станчо, при вторичной атаке Чесмы в 1772 году и при блокаде Дарданелл. Его «Молнию» средиземноморцы за точность стрельбы называли палочкой-выручалочкой.

Не теряли времени и недоброжелатели в далеком Санкт-Петербурге. В Адмиралтейств-коллегию поступил анонимный донос о том, что находящийся при Средиземноморской эскадре лейтенант Ильин давно страдает падучей болезнью, которую старательно скрывает. Аноним требовал немедленной отправки лейтенанта с эскадры в Россию на лечение и заслуженный им покой. Удар был нанесен достаточно точно, ведь проверить здоровье офицера, находившегося за тысячи миль от Петербурга, члены коллегии не могли, а оставлять на боевом посту командира корабля, страдающего падучей болезнью (пусть даже и очень заслуженного), не имели права. Этот второй удар был посерьезнее первого и практически не оставлял Ильину иного выхода, как уйти с почетом в отставку. Помогла случайность. В столицу в это время прибыл уволенный в полную отставку адмирал Спиридов, оттертый Орловым и Грейгом от чесменской славы. К нему-то и обратились за решением столь щекотливого вопроса члены Адмиралтейств-коллегии. Седой адмирал с гневом отверг надуманные обвинения. Дело было предано забвению. На этот раз Дмитрий Ильин, сам того не зная, одержал победу над своими неизвестными врагами. Но адмирал Спиридов убыл