Сижу на нарах... - Горбовский Глеб Яковлевич

жил на паях в гремучей коммуналке,

где по ночам происходили свалки,

где иногда и я ходил в атаку,

как на войне, в которой «съел собаку»,

те катакомбы призраки терзали,

где, как от бомбы, балки провисали,

где не о славе – о чесночном сале

мечтал я в годы юности своей…

Где я молчал, как в клетке соловей.

1960-е

«Я вечно пьяный и торжественный…»

Я вечно пьяный и торжественный,

я вечно денежки заимствую

и попадаю в происшествия

мистические и таинственные.

Я бью любовь свою по черепу,

она подрагивает крылышками.

… Когда терпение исчерпаю

Всевышнего,–

накроюсь крышкою,

как мясо в цинковой кастрюле.

Такие, в общем, хули-люли…

1960

«Последняя за окнами пурга…»

Последняя за окнами пурга.

Ушло пальто в ломбардные бега.

Зато видна береза из окна.

Пришла весна. Зато ушла жена.

Записки не оставила. Права:

плохой имела почерк. Как сова.

Пришли друзья. Зато ушли рубли.

Последние… Как сладко на мели.

1967

«Оглянулся, как крутнулся в ритме вальса…»

Оглянулся, как крутнулся в ритме вальса, –

и заныл! И заскучал, засомневался…

Вот он грех мой беспросветный, бессердечный, грех сомненья, раздвоенья, грех извечный.

Вот я вышел утром ранним на дорогу,

поклонился ветру с дождиком – не Богу.

Заспешил куда-то прочь, верша делишки,

позабыв про все прочитанные книжки,

А ведь я читал не только Льва Толстого,

Достоевского и Дарвина смешного, –

вот и Библию от Нового Завета

шевельнул, как вялый ветер – листья лета.

Вот я вышел, а зачем – не понимаю.

Птичкам божьим и растениям внимаю.

Вот я делаю шаги, а также – вдохи…

А зачем, коль все равно делишки плохи?

1992

«Вновь пора весенняя…»

Вновь пора весенняя,

свищет соловей.

Чаю воскресения

глаз – из-под бровей.

Было тошно, муторно,

стало – хоть куда!

Здравствуй, моя мудрая

старость-лабуда.

Отшумела ливнями

молодость взахлеб,

струйками блудливыми

затекла под гроб.

Промелькнула кофточкой

девичьей – сквозь дни!

… Чаю или кофею?

Водочки плесни.

1992

«Хутор. Безлюдно. Темно…»

Хутор. Безлюдно. Темно.

Хаты заждались мессию.

Нестор Иваныч Махно

Смотрит в окно – на Россию.

Он осторожен. Курнос.

Тлеет улыбка под спудом.

Мучает батьку вопрос:

«Гады… неужто забудут?»

Жизнь пролетит на рысях,

пьянка чревата похмельем.

В жилах хотимец иссяк,

все, что смогли – поимели.

…Скрип половицы в сенях.

Маузер прыгает в руку!

Так это было на днях:

сам пристрелил ее, суку.

«Нищенка, молишь о чем?

Красная? Белая? Чья ты?»

Все же нажал на крючок,

не убоялся расплаты.

Вот и глядит за окно

в ночь заунывно-хмельную…

Словно пальнул заодно

сослепу – в матерь родную.

1992

«Вот мы Романовых убили…»

Вот мы Романовых убили.

Вот мы крестьян свели с полей.

Как лошадь загнанная, в мыле,

хрипит Россия наших дней.

– «За что-о?! – несется крик неистов,

за что нам выпал жребий сей?»

За то, что в грязь, к ногам марксистов

упал царевич Алексей.

1991

Гибель отряда

Лунная летняя ночь, шевеление трав.

Радио взяли без шума. Затем – телеграф.

Горлинки стонут, поют отрешенно коты.

Банк опечатали. Долго мочились в цветы.

Воздух пилили цикады. Несло табачком.

Строем вошли в провонявший карболкой стачком.

Заняли кресла, вповалку легли на паркет.

Сделали дело. А в сердце веселия нет.

Скучно ребятам. И грустно. И – выпить не прочь.

Встали и молча ушли в запотевшую ночь.

В темень житейскую. Прочь от партийных забот.

Но по пути наскочили… на спиртзавод.

1992

«Пронзал и свет, и тьму…»

Пронзал и свет, и тьму,

был даже в США.

А… запил почему?

А треснула душа.

От боли за страну,

от холода невзгод.

Вот и пошел ко дну,

как старый пароход…

Теперь я, как во сне, –

в вине своей вины

сплю глубоко на дне…

Зато какие сны!

1992

«Птички до рассвета…»

Птички до рассвета

весело поют.

Скоро будет лето,

на душе – уют.

Пулемет соседа

даст осечку вдруг.

Будет больше света

и любви вокруг.

За стеной кремлевской,

как когда-то встарь, –

свой и пьяный в доску,

добрый государь.

Будет нам калачик,

на копейку – два!

А в глазах, на сдачу,

вспыхнет синева…

1992

«Ветер дует. Собаки лают…»

Ветер дует. Собаки лают.

Часы кукуют. Надежды тают.

День сменяется ночью… И вдруг –

все иначе! И – в двери стук.

Входят двое. Один румяный,

светлый, ясный. Другой – туманный.

Солнца лучик и отблеск лунный.

Нежный некто и мрак чугунный.

Вносят сумки. А в них бутылки.

Лбы сверкают. Шуршат затылки.

Предлагают. Вкусить продукта.

Вот и легче. Тоска продута.

Бес и ангел. Пришли и сели.

Вот и нету в душе метели.

Вот и ясно, откуда мраки.

Тот и этот, как две собаки, –

разной масти, но – общей сути.

Бесподобны. Как мы. Как люди.

1992

Домой

Кое-как, не по прямой,

вперевалку, утицей –

я иду к себе домой

по Офицерской улице.

Где тот дом святых обид,

благодати всяческой?

Он на улице стоит,

на Малой Подьяческой.

Там живет моя родня

и собачка с котиком.

Дома не было меня,

ох, сорок девять годиков.

Сколько я чего постиг,

сколько вчуже прожито, –

а ведь выбежал на миг,

как будто за мороженым.

Открутись назад, кино!

Где вы, годы ранние?

Вон летит мое окно

с пунцовыми геранями…

Я на кнопочку нажму, –

дверь обвиснет парусом.

Если спросят: «Вы – к кому?»

скажу: «Ошибся адресом».

1990

«Тополя набухли влагой…»

Тополя набухли влагой,

в воздухе – туман и прель.

Вот и все… Пойду и лягу,

как собака, на панель.

Пусть меня машины давят

в сумерках… И – дождь кропит.

Пусть моей Прекрасной Даме

рай приснится, а не быт.

Золотые гаснут окна,

улица, как гроб, узка.

…А Всевидящее Око

заслонили облака.

1992

Document Outline

Глеб Яковлевич Горбовский

Сижу на нарах (из непечатного)

Глеб Горбовский

СИЖУ НА НАРАХ…

(Из непечатного)

Горбовский Г. Я., 1992 г

Из книги «Зеленая муха» (русские алкóголи)

Фонарики ночные

«Лежу на дне коньячной речки…»

«Человек уснул в метро…»

Про султана

Юность

С гонорара

«Проходя по улице вечерней…»

«Алеша, сбегай за любовью…»

На престольный

Курортное

В ресторане

Песенка про постового

Рандеву

Ах вы, груди!

На диване

Вечеринка

Бывшие люди

«Стрелочник – дедушка, хмырь…»

«Не стану рассказывать вкусные сказки…»

Объявления

«Пьет страна. Как туча – брашно…»

«Аэродром, аэропорт…»

Перегрузки

Дым

«Отпусти меня, боль, отпусти…»

Одоленцы

(зеленые бесенята)

«Зеленые лица сосудов…»

В подвальчике

Домино

Праздник

«Ведро вина, бок ó бок кружки…»

«Ночью в пьяный Институт…»

«Хожу по престижным квартирам…»

Стихи, написанные в ресторане «Корюшка»

С получки

«Русским словом – по морде…»

«И стали вещи покидать меня…»