Её скрытый гений - Мари Бенедикт
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту readbookfedya@gmail.com для удаления материала
Её скрытый гений читать книгу онлайн
«Пусть мне и не нравится участвовать в этой мужской гонке — я хотела бы заниматься наукой ради нее самой, — но, черт возьми, я не позволю этим двум выскочкам победить»
Франция, 1948 год. Розалинд Франклин всегда была гением, но гениальность берет свою плату. Где бы она ни работала — в любимой парижской лаборатории или в лондонском университете, — ее единственная отдушина это наука, неизменные законы физики и химии, которыми она руководствуется в своих экспериментах. Когда ей поручают работу над ДНК, она верит, что сможет раскрыть ее секреты.
Розалинд знает, что если она сделает еще один рентгеновский снимок — еще один из тысячи, — то совершит великое открытие. И ей больше не придется выслушивать жалобы коллег, особенно Мориса Уилкинса, который скорее предпочтет вступить в сговор с Джеймсом Уотсоном и Фрэнсисом Криком, чем работать рядом с ней.
И вот структура двойной спирали ДНК раскрывается перед ней с совершенной ясностью. Но предвидеть дальнейшие события оказывается не по силам даже женщине, раскрывшей одну из тайн Вселенной.
Мари Бенедикт
Её скрытый гений
Marie Benedict, 2025
This edition published by arrangement with Laura Dail Literary Agency, Inc and Synopsis Literary Agency.
Бабяшкина А., перевод, 2025
Кривоносова Н., иллюстрация, 2025
Издание на русском языке, оформление. Строки
* * *
Часть первая
Глава первая
3 февраля 1947 года
Париж, Франция
Легкая дымка витает над Сеной в утреннем воздухе. «Странно, — думаю я. — Она не желтая, как туман, плывущий над мутной Темзой дома, в Лондоне, а голубая, словно яйцо дрозда». Может ли быть, что эта дымка легче тумана, в ней меньше молекул воды, меньше плотность из-за того, что Сена более чистая? Я в восторге от этого сочетания неба и земли, дух захватывает даже зимой, когда шпили собора Парижской Богоматери возвышаются над тонкими клочьями облаков. Папа назвал бы это соприкосновением небесного и бренного, но я верю в науку, а не в Бога.
Я выбрасываю из головы мысли о семье и пытаюсь просто насладиться прогулкой от своей квартиры, что в шестом округе, до четвертого. С каждым пройденным кварталом все меньше становится левобережных кафе с выставленными на тротуар столиками, заполненными даже в понедельник, ранним февральским утром, и, когда я перехожу через Сену, я попадаю в упорядоченный, элегантный мир Правого Берега. И хотя два округа так отличаются, в обоих видны следы войны — поврежденные здания, все еще настороженные горожане. До́ма так же, хотя в Париже, похоже, люди пострадали сильнее, чем строения: возможно, призрак нацистской оккупации все еще витает между ними.
Странный вопрос, который, я уверена, не имеет никакой научной подоплеки, тревожит мой ум: когда нацисты стреляли в мирных французов и ни в чем не повинных евреев, могли ли молекулы немецких солдат, через посылаемые ими патроны, проникнуть в жертв? Неужели Париж полон не только зримых напоминаний о войне, но еще и пронизан микроскопическими ее свидетельствами, таким смешением нападавших и их жертв, которое привело бы в ужас нацистов? Способен ли даже тщательный анализ обнаружить разницу между останками немцев и евреев?
Сомневаюсь, что подобное исследование принесло бы премию Жану Перрену, французскому физику, выигравшему в 1926 году Нобелевку за доказательство существования молекул. «Подумать только, — напоминаю я себе, встряхнув головой, — Еще двадцать лет назад само существование этой субвселенной, главной темы моей работы, было под вопросом».
Я ненадолго замираю у здания Центральной лаборатории государственной химической службы, разглядываю его в замешательстве. Неужели это и есть уважаемый химический научный центр? Здание несет на себе следы старины, но не той респектабельной и величавой, какую я ожидала от организации, которая провела столь выдающиеся новаторские исследования. Оно похоже на самую заурядную административную постройку. Поднимаясь по ступенькам парадного входа, я почти слышу, как ворчит отец: «Упорный труд и верность науке весьма похвальны, — говорит он, — Но зачем соглашаться на должность в Париже, который все еще отправляется от оккупации и ужасных потерь? В месте, где недавно правили нацисты, — последние слова он произнес с нажимом. — Хранящем следы из зверств?» Я прогоняю папу из своих мыслей.
— Bonjour, — приветствую я по-французски секретаршу. — Je m’appelle Rosalind Franklin, et j’ai un rendez-vous[1].
Кажется, мой голос звучит слишком хрипло, а мой французский — слишком шаблонно. Но элегантно одетая девушка с ярко-красными губами и тонкой талией, перехваченной широким кожаным ремнем, отвечает непринужденно, доброжелательно улыбаясь:
— Ah, bienvenue! Monsieur Mathieu vous attend[2].
— Сам месье Матьё ждет меня? — выпаливаю я, не успев даже задуматься над своими словами, а стоило бы. Если я не буду выдерживать пауз, чтобы обдумать ответ, то в более напряженной ситуации меня могут счесть слишком уж резкой, задирой. Всему виной семейное воспитание — родители всегда поощряли разговоры и дебаты, даже с дочерью, особенно отец, который был мастером и в том и в другом.
— Конечно сам месье Матьё! — раздается голос из другого конца холла, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть знакомую фигуру, шагающую в мою сторону и протягивающую руку для приветствия. — Разве я мог не встретить должным образом нашу новую chercheur? Добро пожаловать в Париж!
— Какая честь и какая неожиданность, — отвечаю я старшему научному сотруднику Министерства обороны, который активно участвует в правительственных разработках. Думаю о том, как прекрасно звучит звание chercheur, то есть «исследователь», когда его произносит тот, для кого французский — родной язык. Несмотря на то, что на бумаге оно выглядит не так пышно, как моя предыдущая должность помощника исследователя в Британской исследовательской ассоциации по использованию угля (мы называли ее просто БИАПИУ), на слух невероятно привлекательно и экзотично. — Не ожидала увидеть вас в свой первый же рабочий день.
— Вы подопечная моей дорогой подруги, мадам Адриенн Вайль, и я не хочу разочаровать и тем прогневать ее, — усмехается он, и я улыбаюсь в ответ этому поразительно задорному джентльмену, известному своими научными достижениями и участием в Сопротивлении во время войны. Дружба с Адриенн, французской исследовательницей, с которой я познакомилась еще в Кембридже, принесла мне много приятных сюрпризов, знакомство с месье Матьё — один из них, и случилось оно как нельзя кстати.
— Вы и мадам Вайль так заботитесь обо мне, — отвечаю я, вспоминая все, что подруга сделала для меня за эти годы. — Вы помогли мне получить эту должность, а она нашла мне квартиру.
— Исключительному уму — исключительное отношение, — серьезно, уже без улыбки, говорит он. — Увидев, как вы представляли в Королевском институте в Лондоне свою работу, играючи упорядочивая хаотичный мир угля, а затем на лету исправили анализ рентгенограмм другого докладчика, я не мог не предложить вам должность. Как мы могли упустить шанс заполучить chercheur с таким искусным пониманием trous dans le charbon? — он на секунду задумывается и снова улыбается. — Или пористости угля, я слышал, вы так это называете?
Его от души веселят и моя формулировка «пористость угля», и это воспоминание. Напряжение отпускает меня. Ведь когда я поднялась на конференции в Королевском институте, чтобы указать на недостатки в данных докладчика, не все отнеслись к этому благосклонно. Двое ученых из аудитории попросили меня сесть, один даже закричал «женщинам следует знать свое место», а на лицах других читалось недоумение. И не из-за того, что двое ученых поспорили, а из-за того, что я дерзнула исправить ошибку коллеги-мужчины.
Отсмеявшись,
