Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем
По возвращению в Лондон ему пришло послание от японской молодой пары, некогда бывшей у него в гостях. Теперь супруги планировали вновь приехать, навестить его - и не одни, а со своим сыном. Разве мог Владислав, в крови которого протекал дух гостеприимства. отказать своим друзьям в пристанище? Он встретил их в аэропорту, с радостью разместив в своем доме, счастливый от того, что хотя бы на время они скрасят его тоску. Мальчик с красивым как песня именем Цутому с веселым задорным смехом бегал по большому дому, затем устремлялся играть в мяч в саду - и в этом месте, где никогда не звучало детского смеха, доносилось звонкое щебетание - как маленькая птичка. Родители Цутому вместе с Владиславом сидели неподалеку в патио и пили чай с бисквитами. Молодая мать с любовью и восхищением поглядывала на сына, в душе любуясь им, а Влад наблюдал за счастливыми родителями, в памяти стараясь припомнить похожие события из собственной жизни, и не мог. Тогда разочарованно осознавал, что все то были лишь его некогда прошлые мечты о собственной семье - именно такой виделась она ему когда-то - рядом с Иреной, и тут же неведомая волна грустного одиночества и отчуждения накрывала его тонкой прозрачной пеленой, что когда-то крепко защищала во время суровой войны и не менее сурового испытания бегством. Ему хотелось плакать от жалости к самому себе - много теперь он отдал бы, лишь бы жить обычной, даже бесславной жизнью в кругу родной семьи - как сестра Янка, как брат Казимеж.
Цутому птичкой вбежал на террасу, подумал о чем-то, оглядывая сад необычайно- большими черными глазами, затем сорвался с места и подбежал к Владиславу, что-то пролепетал невнятно и залез к нему на колени. Влад прижал к своей груди маленькое хрупкое тельце малыша, с несвойственной ему ранее теплотой поглядел на Цутому и протянул ему со стола красное сладкое яблоко. Мальчик так и остался до вечера сидеть подле Влада, позабыв о родителях, а тот для себя самого осознал в душе, как сильно, оказывается, любит детей.
Месяц спустя Владиславу пришлось собираться в дорогу - привычный полет на материк, на большую землю. От приглашения во французском фильме в роли стареющего аристократа, безумно влюбленного в хорошенькую молодую девушку, он решил не отказываться, тем более, что давно скучал по Парижу, по своей уютной квартирке в центре романтического города, что хотел было посетить нынешним летом, но судьба привела его сюда раньше. И вот он уже сидит у окна, всматривается в разношерстную толпу внизу: мужчины, женщины, дети и старики, быстро мелькающие машины да неспешные автобусы. Влад медленно попивал из бокала вино - тот самый кагор из Кременца, сохранивший тепло родной, давно позабытой земли, где прошло все детство - безоблачное, счастливое. А еще несколько лет назад - совсем недавно по сравнению с прожитой жизнью, он наслаждался вкусом кагора в компании Алана. Теперь вот и Алана нет на свете: о том стало ему известно в 1982 году; через несколько месяцев вслед за Аланом из жизни ушла его супруга. Владислав не смог присутствовать на похоронах друга, ибо был очень занят, но лишь спустя год корил себя за это - как он мог не найти время проводить Алана в последний путь? Сегодня - в самом центре Парижа, сидя в тихой квартире, окруженный медленно плывущим одиночеством, Влад почувствовал-осознал, что Алан был ближе и роднее брата, ведь он оказался единственным - после дяди Жозефа, кто понял его душевное смятение, поверил ему и оказался рядом в тот миг, когда он нуждался в простой человеческой поддержки. Вот отныне вместо Алана пустота, но в памяти осталось что-то, что сильнее привязывает к человеку, когда того уже невозможно увидеть, тем грустнее и обиднее становится от невосполнимой потери. Владислав некогда проходил мимо дома друга в надежде встретиться с Сарой, поговорить с ней или даже просто увидеть ее силуэт издалека, пережить еще раз то упоительное грустное чувство и радость от одного лишь ее облика - как в первый раз их незапланированной встречи. Но дома никого не было: возможно, Сара переехала в другое место или же отсутствовала по работе. Расстроенный, Влад отправился побродить по парку, чтобы с головой окунуться в привычные сладостно-грустные воспоминания. Образ Сары постепенно начал сменяться на потерянное любимое лицо Янины, о которой он думал только шагая по гладкой парковой тропе вдоль тенистых аллей; и только здесь она была с ним - родная, непонятно-далекая, любимая. Он садился на скамейку, печальный от дум, и погружался в привычные, уже ставшие обычными думы о прошлом: казалось, вот он идет с Яниной по такой же самой аллеи рука об руку, они болтают о пустяках, собирают опавшие желто-красные листья клена, а Янина смеется в косых лучах осеннего солнца, и они ярко освещают ее белокурые локоны, ниспадающие волнами по плечам. Но Владислав приходил в себя и оглядывался по сторонам: не тот парк, не те деревья, нет рядом Янины и он уже не тот. В конце концов, когда-нибудь встретится с ней - не в этой жизни, и глядя на свои руки со старческой кожей, понимал, что ждать оставалось не так долго.
В следующий раз Влад, проходя мимо дома Алана, поспешил перейти на другую сторону, дабы скрыть гнетущее волнение. Та тропа, оставленная за спиной, покрылась сорной травой, и возвращаться в прошлое не было ни сил, ни того желания, что испытал он, когда почувствовал, как хочет снова, хоть краем глаза, увидеть Сару, чья миловидность наполнило его душу неизъяснимой нежностью.
По ночам Влад спал плохо. Всматриваясь в обволакивающую полуночную темноту, он думал о прошлых годах, вспоминал отчий дом в Кременце - в плодородной зеленой долине посреди холмов, переезд обратно в Польшу, каторжный плен в Альтварпе, а позже -
