Наварин (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин
Возвращение Средиземноморской эскадры в Кронштадт было спланировано так, что корабли совершали переход несколькими отрядами. Одним из таких отрядов возглавил Платер, свой флаг он поднял, разумеется, на любимом им "Фершампенуазе".
Плавание к родным берегам прошло вполне успешно. После нескольких лет непрерывных походов и боев, моряки, наконец-то, увидели родной Кронштадт. По прибытии, "Фершампенуаз" был поставлен на якорь на малом Кронштадтском рейде. На него передали так называемые "завозы" (особые тросы), по которым в самое ближайшее время планировалось втянуть корабль во внутреннюю гавань. Для этого, подняв заранее становой якорь, "Фершампенуаз" остался стоять лишь на двух вспомогательных якорях- верпах. Под свист боцманских дудок контр-адмирал Платер отбыл на берег, чтобы доложиться по итогам перехода. Почти одновременно с его отъездом на линейный корабль для проверки состояния вернувшегося из дальнего похода корабля прибыл помощник капитана Кронштадтского порта капитан 2 ранга Бурнашев. Обойдя все внутренние помещения, он спустился в крюйт- камеру и нашел ее в неудовлетворительном состоянии: палуба, стеллажи и переборки были плохо вымыты, а в палубных пазах проверяющий обнаружил много пороховой грязи, что было уже само по себе весьма опасно. После завершения осмотра Бурнашев был приглашен командиром корабля Барташевичем на обед в кают-компанию, после чего заполнил соответствующие бумаги и убыл на берег.
Дальнейшие события развивались следующим образом. Проводив помощника капитана порта, Барташевич вызвал к себе в каюту старшего артиллерийского офицера поручика Тибардина. Забот по подготовке корабля к разоружению и выводу из кампании у Барташевича было много, а потому он был немногословен:
– Господин поручик, надо устранить предъявленные нам замечания и тщательно перемыть крюйт-камеру! Имеются ли ко мне вопросы?
– Вопросов не имею, все будет исполнено как должно! – невозмутимо ответил Тибардин и отправился организовывать перемывку.
Время было послеобеденное, то есть священное время отдыха моряков всего мира, в том числе и наших, а потому поручику отказываться от законного "адмиральского часа" тоже не хотелось. Поэтому он вызвал к себе цейтвахтера Мякишева.
– Вот что, братец! – сказал ему поручик, позевывая. – Надо навести порядок в крюйт-камере: вымыть переборки и стеллажи, выковырять порох из палубных пазов! Как сделаешь, доложишь. Я же пока сосну маленько!
Цейтвахтер, который подобную процедуру осуществлял уже десятки раз, лишь коротко кивнул в знак полного понимания поставленной ему задачи.
Выйдя от Тибардина, он взял себе в помощь пятерых матросов и отправился выполнять приказание начальника. Чтобы лучше было видно скопившуюся в палубных пазах пороховую грязь, помимо двух специальных крюйт- камерных фонарей с залитыми водой днищами, Мякишев распорядился прихватить и два обычных ручных фонаря. Один из них поставили для освещения на порожнюю пороховую бочку, а второй на палубу. Чтобы работа шла побыстрее, цейтвахтер после некоторого раздумья, велел вызвать еще дополнительно пятерых матросов. Дело стало продвигаться значительно быстрее. Когда работа уже почти подходила к концу, в крюйт-камеру на минуту зашел поручик Тибардин. Глянув, как идут дела, он произнес всего лишь одну фразу, которая впоследствии попадет в материалы следствия по делу "Фершампенуаза". Старший артиллерийский офицер сказал: "Ну, теперь хорошо!" Сразу после этого он вышел. Следом за поручиком покинул крюйт- камеру и цейтвахтер Мякишев. Однако далеко отойти от крюйт-камеры Тибардин с Мякишевым так и не успели. Едва они поднялись по трапу в корабельный арсенал, как раздался взрыв. Огромный корабельный корпус будто дернуло в предсмертной судороге. Из люка крюйт-камеры сразу же повалили клубы густого черного дыма.
Позднее оставшиеся в живых члены экипажа "Фершампенуаза" расскажут, что взрыв был не особо сильным. Одним он показался обычным пушечным выстрелом, другим, звуком упавшей на палубу бочки, третьим, вообще, напомнил удар по турецкому барабану. О причине взрыва, бывший в тот момент в крюйт-камере канонир Иванов рассказывал потом на следствие так: "…Бомбардир Ликукис стал осматривать полки, где хранились картузы, то вдруг сделалось пламя над площадкой трапа. Вынимал ли он свечку, не знаю".
Едва вспыхнул огонь, канониры бросились бегом из пылающей крюйт- камеры. Никто из них даже не попытался тушить начавшийся пожар. Впрочем, того, кто мог бы скомандовать, и организовать борьбу с огнем тоже на месте не оказалось. В оправдание оказавшихся в крюйт-камере людей можно сказать: распространение огня было столь стремительным, что, если бы канониры остались в крюйт-камере, хотя бы еще на одну минуту все они неминуемо бы погибли от удушья. Несмотря на то, что находившиеся в крюйт-камере сразу же покинули горящее помещение, несколько человек все же задохнулись, и их пришлось вытаскивать на руках. Сигнала о начавшемся пожаре никто по кораблю так и не дал, но тревожная весть мгновенно распространилась по "Фершампенуазу". Все корабельные работы были мгновенно прекращены. Офицеры и матросы бросились к очагу пожара. Здесь необходимо оговориться, что какая-либо команда была в такой ситуации, в общем-то, не слишком и нужна. Командный состав и нижние чины были весьма опытными, прекрасно представляли, чем может грозить возникновение пожара, и знали, что следует делать, поэтому отреагировали на известие о возгорании как должно в данной ситуации. За плечами у всех были долгие годы Средиземноморского похода.
Первыми прибежали к крюйт-камере лейтенанты фон Шанц и Обернибесов. За ними поручик Тибардин и цейтвахтер Мякишев. Храбрец Иван Шанц без долгих раздумий бросился в дымящийся зев открытого люка. Едва спустившись на несколько ступеней трапа, он сразу же потерял сознание, и свалился вниз в камеру, как подкошенный. Его тут же вытащили наверх подоспевшие матросы. Остальные, столпившись вокруг дымящегося люка, наскоро совещались, что делать дальше. Тем временем, немного придя в себя, Шанц снова бросился в крюйт-камеру и снова упал без чувств. Больше уже спускаться туда не пробовал никто.
К этому времени по приказу вступившего в командование борьбой с огнем капитан-лейтенанта Барташевича, открыли кран в корабельном бассейне, чтобы затопить горящий арсенал. Вода пошла, но, к сожалению, это не помогло. Пожар разгорался все больше и больше, не смотря на принимаемые меры. Вскоре начали дымиться палубные доски. Внизу под ними уже вовсю бушевало пламя, быстро охватывая все новые и новые корабельные помещения.
– Ломайте палубу! – распорядился Барташевич.
Матросы, вооружившись ломами и топорами, принялись спешно выламывать
