Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина

Нахохлившийся Потемкин, собрав на переносице крутые брови, спокойно ответствовал:

– Все оное весьма хорошо. Сделал и молодец! Не считаешь же ты, в самом деле, что он просто должон был ничего не делать? Что-то ж он должон был делать для России и своей государыни. А не токмо интриговать вместе с Никитой Паниным супротив сначала Орлова, потом – меня.

– Тебя?

– Что ж ты думаешь, ему нравится, что около тебя я, а не он?

– Родной мой, не изволь ревновать, тем паче на пустом месте. Граф имеет молодую и весьма красивую жену. К тому же, согласись, он хороший хозяин. Устранять такового человека не станем.

– Стало быть, ты хочешь оного Чернышева оставить в генеральном штабе? – нахмурился Потемкин.

Екатерина, видя его гневливое настроение, замешкалась, но быстро вышла из положения:

– Может статься, стоит его отправить подальше, но на ответственную работу.

– Куда, к примеру?

– Мыслю, в Белоруссию, губернатором. В те земли, что нами получены после раздела Польши. Тем паче, что там у графа Захара имеются поместья. Он хороший хозяин. Наследник мой, Павел, сказывал, что проезжая мимо его дворца в Яропольце, был принят с величайшей пышностью так, что мне самой захотелось там побывать.

Потемкин, видя свою победу в споре, хмыкнул:

– Поедем, токмо прикажи, царица моя!

– Так ты не противу оного? Тогда прикажу готовиться ехать в его Ярополец. Оно недалеко от Москвы. Сказывают, его поместье считают Русским Версалем.

Потемкин оскалившись, усмехнулся:

– Ты забываешь: меньше всего он хотел бы увидеть меня рядом с тобой.

Екатерина посмотрела на него своим особенным взглядом, мягко возразила:

– Однако ему придется потерпеть, сокол мой. Ибо без тебя мне делать там нечего.

Губы Потемкина тронула легкая ироническая улыбка:

– Как прикажет твое Величество, голубушка моя!

* * *

Как всем влюбленным, Екатерине хотелось вести бесконечные разговоры о своем любимце. Бесхитростная Мария Саввишна слушала ее широко раскрыв любящие глаза, давая иногда весьма дельные советы: не слишком открывать сердце сему любимцу фортуны, привлекать его к серьезной государственной работе, как токмо возможно чаще, не потакать его капризам.

– Пусть поработает, матушка моя, разгрузит тебя. Мыслимо ли, что ты, голубушка, днями и часами просиживаешь над бумагами?

– Мария Саввишна, да разве такой кентавр будет сидеть за бумагами. Он же, как юла, всегда в движении.

– Не так уж и заметила его движения, но что голова и мысли не стоят на месте, согласна, матушка-голубушка, Екатерина Алексеевна!

– Голова! Сие – самое наиглавнейшее!

Главной наперсницей императрицы, как всегда, оставалась Прасковья Александровна Брюс. Ей Екатерина доверяла почти все об отношениях с графом Потемкиным.

– Понимаешь, Параша, мне с ним совершенно не скушно. Вот сутками бы с ним находилась, беспрерывно и не надоел бы! – взволнованно говорила она подруге.

Брюсша, прищурив близорукие глаза, наблюдала за Екатериной Алексеевной. Та сидела на диване, расправив на маленьких фижмах широкое шелковое платье, удивительно свежая и красивая.

– Хорошеете, Ваше Величество, – сказала она, думая про себя, что она все же красивее государыни.

– Да? В самом деле? – Екатерина легко вскочила, подошла к большому золоченному зеркалу. Поправила прическу, вернулась к дивану.

– Я себе нравлюсь… Хорошею, понеже Григорий Александрович всякий день меня веселит. Смеюсь целыми днями. К лицу мне сей персиковый цвет? – спросила она, показывая на платье.

– Весьма и весьма! – ответила с воодушевлением Брюсша, потрогав ткань. – Красивое платье. Очень! Понравилось Потемкину?

– Не знаю, не спрашивала. Он о платьях не ведет разговоры.

– О чем же ведет?

Екатерина вдруг покраснела. Отвернула лицо к окну, медленно подошла к нему.

– Его разговоры невозможно передать, Прасковья Александровна. Одно скажу, они мне чрезвычайно приятны.

– Ну, поделитесь же немного!

Екатерина помолчала.

– Нет, не могу, дорогая моя графиня. Не могу. Слишком все приватное.

Бюсша опустила глаза. «Да уж, представляю… – подумала она. – Умеет сей Циклоп заговорить кого угодно».

– Кстати, – заметила она, – в Европе теперь не носят фижм, даже самых маленьких. Я себе заказала из Парижу новое платье. Не дождусь его!

Украдкой бросив взгляд на ее и свое платье, Екатерина никак не прокомментировала ее замечание. Брюс, однако, знала, что императрица теперь откажется от фижм.

– Сегодни, чаю, остаешься на обед? – спросила она.

– С превеликим удовольствием, Ваше Величество! Мне такожде весело послушать речи графа Потемкина, – с улыбкой ответствовала графиня.

Уже четыре месяца как в тягости, графиня Брюс не упускала возможности лишний раз провести в их компании, ловила каждый взгляд Потемкина, надеясь, что он рано или поздно подаст знак на встречу наедине. Да и то профит – хорошо провести время вместе с ними, понеже с ее надменным и скучным мужем мудрено повеселиться.

Екатерина любила оставлять на обед подругу. Весь март Брюсша находилась в Царском Селе в компании императрицы и ее фаворита. Графиня Прасковья Александровна часто говорила глупости, но зато повеселиться умела знатно.

Когда ее любимец полюбопытствовал, как на их отношения реагируют графиня Брюс, она написала:

«Милая милюшечка, Гришенька, здравствуй. Я знаю, что Прасковья Александровна про меня скажет? Она скажет, что я без ума и без памяти. А про тебя? Ну, брат, сам знаешь, что она скажет. Угадать не буду, не ведаю, не знаю, опасаюсь, трушу: она скажет, она скажет, что бишь она скажет? Она скажет: “И он ее любит”. Чего же больше? Неужели, миленький, что о сих строках разворчишься. Погляди хорошенько, разгляди, откуда проистекают. Незачем сердиться. Только нет, пора перестать тебе дать уверения: ты должен уже быть пре пре преуверен, что я тебя люблю. Вот и вся сказка тут, а сказки иные – не суть сказки. А иные сказки – просто разстроил ты ум мой. Как сие дурно быть с умом без ума! Я хочу, чтоб ты меня любил. Я хочу тебе казаться любезною. Окроме безумства и слабости крайней тебе не кажу. Фуй, как дурно любить чрезвычайно. Знаешь, сие есть болезнь. Я больна, токмо за аптекарем не пошлю и долгих писем не напишу. Хочешь, я зделаю тебе экстракт из сей страницы в двух словах, и все прочее вымараю: а вот он – я тебя люблю.

За вчерашнее Ваше угощенье благодарствую. И хотя я была немного embarrassee, однако ласку Вашу всю помню и ей веселилась, ложась спать и проснувшись».

Екатерине было весьма приятно проводить время и с Александром Николаевичем Самойловым, племянником и адъютантом Потемкина. Сей храбрый участник турецкой войны, офицер лейб-гвардии Семеновского полка, недалеко ушел от своего дядюшки, выказывая ум и веселый нрав, поелику однажды она положила полюбопытствовать, что говорит его племянник о них. Намедни вечер состоял