Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем
Быстрее, собаки! Шевелитесь, животные! - кричали немцы, со злостью толкая пленников к высоким железным воротам возле шлагбаума.
И вновь новый концлагерь, большой, с многочисленными бараками для заключенных. Каждого вновь прибывшего тщательно оглядывали, осматривали вещи - гестапоцы искали евреев, которых сжигали в печах. Владислав боялся, он понимал, что не похож ни на поляка, ни на русского, но и евреем не являлся. А что, если сказать правду? Нет, это крайне рисковано, никто не ручается, что с ним тогда станется. Офицеры взглянули на его картотеку, поинтересовались лишь, кто он по вере. Влад молча показал тельник, висевший у него на груди, и тогда немцы махнули, один проговорил: "Свободен, можешь идти. Следующий".
После осмотра пленников привели в душевую, велев как следует помыться, дабы избавиться от грязи и вшей. То, что назывался душем, не был таким на самом деле. Посередине стояла большая ванная, наполненная водой, на полке лежали старые куски хозяйственного мыла. Чтобы вымыться, нужно было почерпнуть ковшиком воду и вылить на себя. После стольких дней томительного ожидания в грязи и холоде даже эта ванна показалась Владиславу раем. Намылив волосы и тело мылом, он несколько раз вылил на себя горячую воду, с блаженством ощущая каждой клеточкой, как вместе со струей воды стекает грязь.
Когда с водными процедурами было покончено, узников распределили по баракам по несколько человек в каждой комнате. Здесь было не то, что в Альтварпе: у каждого имелась довольно удобная койка с простынями и теплым одеялом. Вечером всем раздали ужин, состоящий из куска хлеба с мармеладом и чаем без сахара. Этого было слишком мало, дабы утолить голод, но уж что есть, то есть. Укладываясь спать, Влад думал про себя, дал слово в душе, что этот концлагерь должен стать для него последним - либо он освободится, либо умрет.
На следующий день, едва забрезжил рассвет, пленников подняли и велели выходить на улицу собирать по округе ветки, а затем складывать там же, где и дрова. Работы самой как таковой и не было, многие собирались группами, общались, коротая время за беседой. Владислав среди толпы приметил человека со знакомым лицом. Высокий, болезненно сутулый, тот оказался еще совсем молодым человеком - не старше двадцати пяти лет, только высокий светлый лоб прорезали две глубокие морщины - не из-за пережитых лет, но горя. Влад пристально вглядывался в знакомое лицо, тот тоже смотрел на него широко раскрытыми немигающими глазами.
Кшиштоф?! - воскликнул Влад, оставив охапку хвороста на земле.
Владислав! - с улыбкой и какой-то неподдельной радостью сказал бывший школьный хулиган.
Они бросились друг к другу, обнялись как старые друзья, словно и не было между ними вражды в далеком детстве. Усевшись в тени клена, бывшие одноклассники рассказали о себе все то,что случилось с ними со времен войны, как долго каждый из них был в плену.
Я один остался, Влад, один на всем свете. Всех моих родных расстреляли поганые немцы, прямо на моих глазах! Я помню до мельчайших подробностей каждый миг их предсмертной агонии, будто трагедия эта произошла буквально вчера. И, просыпаясь каждое утро, я слышу выстрел и их крики, - Кшиштоф поведал о трагедии в своей жизни и пока говорил, слезы навернулись на его глазах.
А как у тебя дела? Тебя взяли из Кременца?
Нет. После присоединения Украины к Союзу наша семья покинула его пределы и с тех пор мы живем в Варшаве - так захотел мой отец. Меня захватили в плен в самой столице, когда я пробирался мимо руин - все, что осталось от города, к знакомому аптекарю,дабы взять лекарство для отца, которого я оставил умирающим от брюшного тифа. С тех пор я путешествую из одного концлагеря в другой и даже не знаю, что сталось с моими родными: живы они или нет.
Их беседу прервал немецкий охранник. Потрясая оружием перед их лицами, он прокричал:
Чего расселись, скоты? Живей за работу, шнеле!
В полдень всех пленников позвали на обед. Каждый становился в очередь за своей порцией хлеба и мармелада. За Владиславом встала молодая женщина около двадцати пяти лет. Невысокая, полноватая, с короткими черными волосами и карими глазами, она не была красавицей, но ее светлая приятная улыбка притягивала взоры мужчин. Дернув Влада за рукав, она поинтересовалась:
Вы говорите по-французски?
В смущении молодой человек поначалу растерялся, но услышав речь, знакомую с детства, ответил на французском:
Да, я знаю этот язык.
Как славно! - радостно проговорила девушка. - Теперь я могу с вами общаться. Сама я родом из Франции, зовут меня Джанна.
Как ты оказалась в этом лагере?
Понимаешь, сама я из бедной многодетной семьи. Отец отправил меня в Польшу работать нянькой в богатой семье. Когда началась война, моих хозяев казнили, а меня вместе с поляками отправили сюда.
Они взяли обед и уединились, чтобы перекусить и пообщаться. Вечером они условились встретиться в общей комнате, где чаще люди просто разговаривали, играли в карты или шашки. Темнота рано окутала землю своей пеленой. Стояла морозная зимняя погода. Вьюга завывала во все щели, в старые ставни, напоминая собою плач ночных духов. В печи пылал огонь, разбрасывая по стенам красноватые блики.
Владислав воротился с работы, скинув на стул запорошенную снегом куртку, протянул к печи озябшие руки, немного согрелся. Вскоре к нему подошла Джанна, ведя за руку свою подругу, с которой познакомилась здесь в лагере. Влад встал навстречу девушкам, с улыбкой поприветствовал француженку и перевел взгляд на другую, с затаившим дыханием любуясь ею. Незнакомка и вправду оказалась хороша собою: платиновая блондинка с ясными зелеными глазами под дугообразными бровями и пухлыми губами, сама высокая, стройная. Молодой человек, чувствуя, что весь пылает с головы до ног, только и мог что промолвить:
Мое имя Владислав, я из Варшавы.
А меня зовут Янина, из Кракова, - девушка с любопытством разглядывала его и по лицу ее, по глазам стало ясно, что он ей понравился.
Втроем они коротали время до позднего вечера, пока не объявили отбой. Они пили кофе, болтали о пустяках, смеялись, а Владислав, чувствуя все большее и большее притяжение между собой и Яниной, придвинулся к ней, украдкой сжал ее пальцы в своей теплой ладони, скрыв то от глаз Джанны.
Следующим днем им не удалось встретиться днем даже во время обеда, но вечером он вновь пришел