На заре земли Русской - Татьяна Андреевна Кононова

— Подержи-ка, — Всеслав передал мальчику свечу и, пока тот светил, развернул берестяную грамоту и не без удивления узнал старательно вычерченную карту северных уделов. Ну Богдан, ну молодчина! Такому смышлёному бы не в стольниках бегать, а грамоте учиться…

— Спасибо, Богдан, — улыбнулся князь. — Только одно ты нехорошо сделал. Зачем взял без спросу? Считай, как украл.

— И ничего не украл, — мальчишка хитро улыбнулся, отчего в золотистом ореоле свечи его веснушки будто засияли от гордости. — Попросил. Я когда со стола в гриднице убирал, оно там лежало. Пока вы с великим князем говорили, я всё про эту грамоту и услышал. А потом спрашиваю у княжича Изяслава Ярославича: «Можно взять?» — А он мне: «Бери, что хочешь, и ступай отсюда». Ну, я и взял.

Довольный собой, мальчик даже засмеялся. Всеслав не знал, что и думать: Богдан ведь как лучше хотел, да он малой ещё, не поймёт всего. Вернуть грамоту? Но тогда будто напрасно ехали. А если не вернуть, то сами вроде как украли, получается.

— Беги спать, Богдан, — наконец вздохнул Всеслав. — Поди, давно ждёшь.

— Не пустят меня, — понурился служка, опустил голову, стал скрести пальцем золотистую веснушку на щеке. — Горницы-то заперты давно. А меня не хватились, я что есть, что нет.

— Тогда здесь поспи, — сняв кафтан, князь набросил его на плечи мальчику, который уже обхватил себя руками, пытаясь согреться в прохладной галерее, и переступал босыми ногами от холода.

— А ты как же?

— Ничего. Иди.

Неуклюже поклонившись и прошептав слова благодарности, служка юркнул на постель и зарылся носом в тёплую ткань. Решение, что делать с грамотой, пришло нескоро. Ведь и взять просто так, молча, нельзя, и вернуть нельзя: так и про них грешное подумают, и мальчишку-стольника накажут. Хотя Изяслав вроде бы сам позволил, бери, мол, что хочешь и уходи… Сам виноват. И всё-таки нельзя. Поняв, что остаток ночи всё равно придётся провести без сна, Всеслав спустился на первый пол, в гридницу, где спали остальные, и, разыскав мирно храпящего Радомира, тихонько разбудил его…

Утром, когда собрали дружину и приняли решение после полудня возвращаться обратно (пока в Киеве два дня, пока шесть дней в дороге, там и седмица пройдёт, а обещали вернуться к святкам), Всеслав принёс ту самую берестяную грамоту и велел позвать боярина Андрея. Радомир и Тимофей привели того сразу: едва узнав, что Всеслав сам приехал дознаваться, Андрей не решился больше прятаться, помня происшествие у храма. Тот, кто честен, тот и прав, и Бог всё видит, и ему самому уважения не прибавится за то, что он сумел в тайне отсидеться. Андрей решил покаяться для виду, но из Киева уезжать не собирался.

Радомир и Тимофей, вовсе не как бывшие друзья, а как совсем чужие, закрыли за ним двери избы и велели ему идти ко всем собравшимся. Андрей оказался в середине неровного круга. Студёным зимним утром тускло горели свечи, на замутнённых слюдяных окошках за ночь осели красивые морозные узоры.

— Узнаёшь? — Горяй сунул Андрею под нос развёрнутую грамоту. Она так и норовила свернуться и прищемить тысяцкому палец, но тот держал её крепко, как змею. — Узнаёшь, собака ты киевская?

— Ну, Горяй Степаныч, не ругайся, — урезонил его Всеслав. — Мы ведь здесь не ссориться собрались, а правду узнать.

— У такого правду спрашивать — себя не уважать, — зло буркнул тысяцкий. — Так что, Андрей, навья твоя душа? Сам скажешь или как?

— Да, — понурил голову боярин. Видать, отдали им-таки эту грамоту с картой. — И что ж с того?

— А то с того, — передразнил Радомир, — что ты сейчас пойдёшь к княжичу Изяславу и повинишься за обман. И дашь ему вот эту грамоту, — вынув из своей бездонной калиты точно такую же бересту, сотник протянул её Андрею. За остаток ночи они с Всеславом перерисовали карту Полоцкого и Новгородского княжеств, только не указали тайных дорог, одним кривичам известных. Андрей сначала помотал головой, отступил на шаг, но потом понял, что спорить бесполезно.

— Что там хоть, скажите!

— Подшутим маленько над княжичем, — ответил Всеслав. — Та же карта, только с кружным путём. Хочет на нас напасть — пускай попробует. Если в лесах да болотах псковских не заплутает, с лихими людьми не встретится да доберётся до Новгорода. Кружной-то дорожкой далече будет. А мы выиграем седмицы две или даже три.

— Только попробуй соврать! — пригрозил Тимофей. — Из-под земли достанем.

— Да уж убедился, — пробормотал незадачливый боярин, взял карту и поплёлся исполнять приказ.

Глава 12

СЧАСТЬЕ И НЕСЧАСТЬЕ

В нетопленой горнице поутру было очень холодно. Из слегка распахнутого окна тянуло колючим ветром, даже тёплое стёганое одеяло на пуху не спасало от пронизывающей, очень свежей зимней прохлады. Тусклое серое солнце осветило просторную горницу, выхватило из туманного предутреннего полумрака широкую постель с занавеской, прялку с неоконченной нитью, длинную лавку, вышивание и крашеные холщовые рушники. Сонно потянувшись и непринуждённым движением откинув назад тяжёлые распущенные косы, Александра села на постели, провела ладонями по лицу, прогоняя остатки сна, зябко закуталась в покрывало, расшитое цветами. Сквозь расписанные морозом слюдяные окошки ничего не было видно, но она поняла, что утро уже довольно позднее.

Едва княгиня успела умыться свежей водой из небольшой кадки и отворить окна, впуская в горницу лёгкую морозную свежесть, как в дверь робко постучали: так, будто пришли впервые, замялись на пороге и совсем растерялись. Набросив на голову платок, Александра позволила войти. Через мгновение в светлицу вбежала девушка, на вид её сверстница или солнцеворотом-двумя постарше. В тёмно-зелёном сарафане с белой оборкой, в ладно сшитой, словно по меркам, льняной рубашечке, босые ноги от холода обёрнуты отрезами ткани. Темнокосая, быстроглазая, такая лёгкая и живая, как маленькая птичка-жаворонок, девушка поклонилась в ноги княгине и, отступив на шаг, сложила ладошки на груди.

— Утречка тебе доброго, Александра Вячеславовна! Полюшка захворала, простудилась, жар у неё сильный, не дай боги тебе передастся. Я уж седмицу-другую побуду за неё, прости нас, не серчай, что так вышло… Как она поправится, так снова вернётся помогать тебе. А меня Златой зовут, — девушка ещё раз поклонилась и в нерешительности замерла, словно боялась, что княгиня