На заре земли Русской - Татьяна Андреевна Кононова
— Да чтоб тебя крысы утащили, прости Господи!
Зорька подскочил спросонья, вздрогнул, посмотрел на свои руки и понял, что они по локоть залиты давно остывшей темперой. Верно, заснув прямо за столом, он ночью опрокинул плошки с краской, испачкал рясу, рубаху, стол и даже, что самое страшное, саму икону.
— Что ж ты за работник такой, дал тебе Бог золотые руки, да только приделал их к… Эх, брат Анисим, расти у тебя руки из плеч, цены бы тебе не было! Ну где же мы столько красильной вайды[34] возьмём, не одну ведь гривну стоит, а купцы-гости когда только приедут!
— Прости, отец Адриан! — парень встал, поклонился в пояс, украдкой глядя на испорченную работу и про себя вздыхая о впустую потраченных днях. — Я полночи не спал, а к утру умаялся совсем, лучины все погасли, в темноте работать не мог, вот и уснул маленько… Виноват, отец Адриан, каюсь…
— Где же тебя нечистые носили, не спал он?
Зорька потупился и пожал плечами. Где был… Разве такое скажешь? А скажешь — никак ещё осерчает настоятель, никогда ведь не знаешь, что в мыслях у человека, сочтёт ли он тебя правым или виновным. Вот он и решил промолчать: пускай никому не будет известно. Лучше будет, если и вовсе не узнают никогда.
— Эх, ты, мастер! Дур-рак! Ну, да Бог с тобой, ступай одеваться да выходи на двор. Отец Феодосий, долгие ему лета, идёт к великому князю, да он велел тебя позвать. И за что он только так с тобою возится… Как сын ты ему, вот…
Зорька понял: раз настоятель дураком ругается, то уже не так сильно сердится. Это было его излюбленным словцом в лёгкой досаде. Молодой изограф ещё раз махнул поклон, сдул с глаз упавшие прядки и почти вприпрыжку побежал за тёплой одеждой: кроме простой сорочки, подрясника и суконной рясы иноку полагались две мантии, одну из которых можно было в любой холод носить — не застудишься, и скуфья, которая хоть и прикрывала виски и макушку, от холодного, пронизывающего ветра защищала слабо.
— Да воротишься — наново писать станешь, слышишь ли, Анисим?!
— Да, отче! — отозвался Зорька из темноты галереи. Набело писать лучше на светлую, чистую голову, это он знал как никто другой. Покойный старый мастер, цареградец Дионисий, в миру просто Денис, всегда говорил об этом, наказывая перед работой выспаться хорошенько и развеяться. А сидеть безвылазно в келье три седмицы мастеру-изографу нельзя: все глаза за раз спортит.
Уже целую луну Зорька почти не выходил на монастырский двор, но две ночи подряд не спал. Прикормил собаку, чтобы на него не лаяла, и уходил за монастырскую стену сразу после полунощницы[35].
Киев был ему знаком, даже слишком хорошо, однако он долго кружил по посаду, чтобы никто ничего не заподозрил, и только потом шёл напрямую. Ещё в те времена, когда приходилось воровать и прятаться от каждого прохожего киевлянина, он запомнил много тайных дорожек и закоулков, которые выводили к его дому, к Подолу, к княжескому подворью.
Отец Феодосий ждал его у ворот, приподняв воротник мантии от снега. Зорька давно не видел своего духовного отца: после смерти настоятеля Антония Феодосий стал почти затворником, большую часть дней проводил в одиночестве, в труде и молитвах, переписывал монастырские книги, отданные из византийских храмов. Почти половина письма была на латыни, оставшаяся часть — на ромейском и греческом, и Зорька, поглядевший несколько раз за работой, не понял почти ничего, только с десяток слов с трудом разобрал.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, здравия тебе, честной отче, — подойдя ближе, Зорька поклонился.
— Аминь, — откликнулся отец Феодосий. — И ты здравствуй, сынок.
Вопреки всяким ожиданиям, Феодосий повёл своего воспитанника давно знакомой тому дорогой. Озираясь по сторонам, Зорька с удивлением замечал знакомые закоулки, бревенчатые закутки, где сам некогда прятался, ту узкую и извилистую улочку, по которой изредка сам ходил ночью, думая, что никто об этом не знает.
В княжьем тереме иноков приняли радушно, несмотря на то, что час был довольно ранний. Вся челядь уже была на ногах задолго до рассвета: к великому князю давеча приехали братья из ближних уделов: Святослав, князь черниговский, и младший — Всеволод, князь переяславский. У самой двери светлицы князя Зорька подошёл чуть ближе, заглянул в щель между дверью и бревенчатой стеной.
Святослав, тучный, русоволосый, с насмешливо-мягким взглядом синих глаз, откинулся назад, на расшитые золотыми нитями парчовые подушки. Кубок в его сильной, но нетвёрдой руке чуть заметно подрагивал: Святослав был уже здорово пьян. Бросив на него косой неприязненный взгляд и решив высказать всё после, Изяслав поднялся навстречу вошедшим. На пороге его светлицы стояли двое монахов: один — молодой, на вид чуть меньше трёх десятков солнцеворотов от покрова, глядел совсем не по-монашески смело и лукаво, другой — молча стоял, сжав руки, на шаг впереди него, совсем старик с курчавой белой бородой до пояса, в наглухо затянутой рясе, камилавке с серебряным крестом. Путники поклонились в пояс, дожидаясь позволения войти.
— Велика княжья милость, а и этим не угодил, — едко заметил великий князь, но монахи молчали, старший покорно смотрел в пол, младший — лисьими глазами скользил по широкой горнице. — Что вам, божьи люди?
— Мир тебе и твоему дому, — молодой сделал шаг вперёд, снова кланяясь. — Не уберёг Господь от греха, мы долго за дверью ждали да услышали, о чём вы говорили. Дозволите и нам слово сказать?
— Ну, — поторопил его Изяслав. Не похож, ой не похож парень был на чернеца монастырского: красив, хоть и узкоплеч и ростом невысок, речи говорит непростые, а во взгляде — сталь.
— Отче Феодосий сам желал бы поговорить с князем-изгоем, — негромко сказал Зорька, смело взглянув на великого князя из-под упавшей на глаза после поклонов чёлки, и старый инок кивнул, подтверждая его слова. — Всеслав, говорят, всё-таки верующий и перед Богом умолчать ни о чём не сможет. Мы его сами и расспросим.
— О чём он расскажет вам, если уже шестую луну упорно молчит? — хмыкнул Святослав, вслушавшись в разговор. Зорька улыбнулся краем губ, пожал плечами, словно они с отцом Феодосием знали какую-то тайну, князьям неведомую.
— Постой, — поднял руку старший брат. — Быть может, нам
