Расколотая корона - Виктория Холт

оказывает ему французский король, и что он планирует приехать в Нормандию. Жаль. Было бы куда приятнее начать атаку на Нормандию до того, как у отца появится шанс там оказаться. Возможно, Филипп был не так уж и жаждал этого, как притворялся. Да и сам Джеффри — так ли уж он этого жаждал? Нет, куда забавнее было нападать на отца с помощью слухов, а не на деле. Турнир — вот что было главным.

Он готовился вступить в бой, когда его жена, только что убедившаяся в своей беременности, подошла, чтобы вложить в его шлем свой знак благосклонности.

Это был лоскут яркого атласа, отрезанный от ее платья.

— Я буду смотреть, — сказала она, — и только по нему я тебя и узнаю.

— Когда битва закончится, я буду ждать, что ты встретишь меня и проводишь в зал, — сказал он ей.

В тот день он выехал на поле без дурных предчувствий. В окружении своего небольшого отряда рыцарей он думал о триумфе, который ждет его по окончании боя. Жизнь была полна обещаний. Король Франции был его другом. Его брат Генрих мертв, и лишь Ричард стоял между ним и коронами Англии, Нормандии и Анжу. Бретань у него уже была. У него была дочь, и жена его была беременна. Молодость его отца быстро уходила. Сколько лет ему еще оставалось жить? Ричарду место было скорее в Аквитании, чем в Англии. А следующим по старшинству был он сам, Джеффри.

Внезапно он понял, что окружен вражескими рыцарями. Что случилось с его союзниками? Их оттеснили в сторону, и вот он один стоял против них. Они сгрудились вокруг него.

Он уже собирался нанести удар, как его конь получил удар копьем и рухнул на землю. Джеффри рухнул на землю под тушей коня.

— Сдавайся! Сдавайся! — кричали со всех сторон.

Сдаваться! Ему, сыну короля Англии, сдаваться какому-то французскому рыцарю! Об этом не могло быть и речи.

— Никогда! — крикнул он, и в тот же миг копыта одного из рыцарских коней обрушились ему на голову.

Он потерял сознание и остался лежать на земле.

Когда выяснилось, что павший в бою рыцарь — это Джеффри, граф Бретонский, его осторожно перенесли в замок, но было уже поздно.

Его жена Констанция пришла и встала у гроба. Она увидела, что лоскут атласа с ее платья все еще был в его шлеме, и, опустившись на колени, закрыла лицо руками. Он был мертв, и она думала о ребенке, которого носила под сердцем, и гадала, что с ними теперь будет.

***

Генрих принял эту весть с горем.

— Мы прокляты, — сказал он. — Почему Бог отвернулся от меня? Двое моих сыновей сражены в расцвете юности. — Теперь у него остался только Иоанн… Ричард, конечно, тоже был, но Ричард был его врагом.

Теперь он терзал себя воспоминаниями о Джеффри-мальчике. Он не мог сказать, что тот был его любимым сыном, но все же это была его плоть и кровь. Что за злой дух вселился в них, что они вечно враждовали? Почему они не держались вместе, как и подобает отцу и сыновьям? Сначала Вильям в младенчестве, потом Генрих, а теперь Джеффри. Трое сыновей потеряны, а из остальных… он мог верить только Иоанну.

Он обратился к Иоанну.

— Иоанн, мой возлюбленный сын, я потерял твоих братьев. Теперь ты должен стать мне утешением.

— Так и будет, отец, — пообещал Иоанн. — Я буду служить вам ценой своей жизни.

Мысль о том, что у него есть Иоанн, утешала.

***

В своей крепости-тюрьме Алиенора оплакивала сына.

Ее Джеффри — так она его называла, в отличие от другого, с тем же именем, которого Генрих привел в детскую, — своего бастарда Джеффри.

Таким светлым мальчиком был ее Джеффри, таким красивым, хотя и всегда в тени своего брата Генриха, потому что Генрих был красивее. Но Джеффри был умнее их двоих. Джеффри был интриганом, заговорщиком, тем, кто очаровывал, пока замышлял пакости.

Ни один из этих сыновей никогда не смог бы править королевством так, как их отец, но она любила их, как и всех своих детей. Если она и не могла быть верной женой, то могла быть любящей матерью.

Теперь она думала о Джеффри таким, каким знала его. Тогда он был мальчиком, и она с новой силой возненавидела Генриха, который все эти годы держал ее вдали от детей.

Ее возлюбленный Ричард был теперь в большей безопасности, ибо Джеффри не был ему другом. Возможно, положение Ричарда даже укрепилось после смерти брата.

Так, оплакивая Джеффри, она думала о Ричарде. Он был сыном, на которого она возлагала все свои надежды. Генрих это знал. Не потому ли он, как она подозревала, изо всех сил старался сместить Ричарда и поставить на его место Иоанна?

Этому не бывать.

«О, Боже, — взывала она, — неужели нет конца раздорам в этой семье?»

***

Король теперь еще больше души не чаял в Иоанне, а Иоанн подыгрывал ситуации со всей хитростью, на какую был способен. Его забавляло, что он, рожденный Иоанном Безземельным, теперь был близок к обладанию огромными владениями. Все, что ему нужно было делать, — это обманывать своего бедного старого отца, заставляя его думать, что он хороший и послушный сын; это ему удавалось с легкостью, а натура его была такова, что он наслаждался обманом.

Королю нравилось гулять или ездить с ним верхом и, как он говорил, посвящать его в обязанности монарха. Генрих вел себя так, словно не было никаких сомнений в том, что корона в свое время достанется ему. Если он и упоминал Ричарда, то лишь пренебрежительно, словно тот не имел никакого значения, был младшим сыном, а не старшим.

— Я никогда не мог по-настоящему любить твоего брата Ричарда, — сказал однажды Генрих. — Он ненавидел меня с самого детства. Это его мать так сделала. Благодарю Бога, Иоанн, что ты был слишком мал, чтобы поддаться ее влиянию.

— Я бы никогда не поддался, — елейно ответил Иоанн. — Я бы разглядел правду.

— Правда, сын мой? Мне иногда кажется, что твои братья ее не видели. Они все доставляли мне хлопоты.

— Я никогда не буду, — заявил Иоанн.

— Слава Богу, что хоть один из моих сыновей дарит мне немного любви.

— Я возмещу вам, отец, все, что вы претерпели.

Приближалось Рождество, и король решил провести его в замке