Фолкнер - Шелли Мэри
Когда-нибудь обязательно попроси Джерарда рассказать о его приключениях в том путешествии. Он тепло и охотно о них вспоминает; я не смогу так живо тебе их описать. Скажу только, что происходило в его уме, и не стану говорить о мучительном допросе, который устроил ему попутчик-шотландец, или о том, как екнуло его сердце, когда стали обсуждать бракоразводный процесс в палате лордов. Один из пассажиров держал в руках газету с описанием выступления мальчика на слушании; Джерард слышал, как вскользь упомянули его мать. В тот момент ему захотелось спрыгнуть с дилижанса, но это означало бы отказ от всех намерений. Он зажал руками уши, нахмурился и стал смотреть на пассажиров букой; его сердце пылало. Лишь одно его утешало: он был свободен. Он ехал к маме и решил, что, когда ее найдет, больше ни за что не будет общаться с людьми; они с мамой поселятся в деревенской глуши, и им будет уже все равно, что говорит грубая и равнодушная толпа.
Впрочем, его все же терзали сомнения. Что, если он не найдет свою милую маму? Где она? Детское воображение рисовало ее близ Дромора, откуда его забрали так скоро после ее исчезновения; в сознании мальчика она навек была связана с горами, теснинами, журчащими ручьями и редколесьем его родного края. Она должна быть там. Он прогонит злодея, который ее у него забрал, и они счастливо заживут вместе.
Он ехал день и еще целую ночь и наконец добрался до Ливерпуля; узнав, куда он направляется, кучер высадил его у почтовой станции, где Джерард перебрался в другой дилижанс, идущий до Ланкастера. На этот раз он сел внутрь и проспал всю дорогу до пункта назначения. В Ланкастере несколько человек его узнали и удивились, что он путешествует один. Он разозлился, что его узнали и расспрашивали, и, хотя прибыл вечером, тут же отправился в Дромор пешком.
С того дня он два месяца скитался от дома к дому в поисках матери. От Ланкастера до Дромора постарался дойти как можно быстрее; в дом сэра Бойвилла входить не стал, ведь это означало сдаться. Ночью он перелез через ограждение парка и, как вор, пробрался во владения, где прошло его детство. Он знал тут каждую тропинку и почти каждое дерево. Вот здесь они с матерью сидели; здесь нашли первую весеннюю фиалку. Его паломничество завершилось, но где была мама? С трепещущим сердцем он подошел к маленькой калитке, где началась их прогулка в ту роковую ночь. Территория поместья выглядела запущенной, было ясно, что хозяев давно нет; замок на калитке сломался, вместо него установили грубый засов. Джерард его открыл. За калиткой колыхалась высокая трава, но место было то самое. Как хорошо он его помнил!
Со дня исчезновения матери прошло всего два года; Джерард все еще был ребенком, но ему казалось, что он сильно вытянулся и совсем возмужал. Кроме того, теперь он считал себя способным действовать самостоятельно: сбежал от отца, а раз тот грозился выгнать его из дома, то и искать не станет. Теперь он был сам по себе и никому до него не было дела; никому, кроме той, кого Джерард искал с настойчивостью и тревогой. Здесь он видел ее в последний раз; он шагнул за калитку, пошел туда, куда вела тропа, и приблизился к пересечению ее с большой дорогой, к тому месту, куда подъехала карета и где мать разлучили с ним.
Занималась заря; тишину золотистого июньского утра нарушал лишь щебет редких птиц; не дул даже ветерок, и мальчик, оглядев обширные просторы, раскинувшиеся по обе стороны от того места, где он стоял, увидел лишь природу — горбатые холмы, зеленеющие нивы, цветочные луга и тенистые деревья, окутанные глубоким сном. Как отличалась эта картина от неистовой грозовой ночи, когда у него отняли ту, кого он сейчас искал! Тогда видимость составляла всего несколько ярдов, теперь же он видел и извилистую дорогу, и полоску океана в дымке у самого горизонта. Он сел и задумался. Как же ему поступить? В каком укромном уголке этого края скрывалась его мать? Он почему-то не сомневался, что она находится именно здесь, где-то посреди пейзажа; такую мысль подсказали ему неопытность и воображение, и тем не менее он свято в это верил. Некоторое время он размышлял, потом пошел вперед по дороге; вспомнил, как бежал по ней в ту ночь, запыхавшись и крича; тогда он был еще ребенком, а кто он сейчас? Одиннадцатилетний мальчик; но все же он с презрением вспоминал свое поведение двухлетней давности.
Он шел в ту же сторону, что бежал тогда, и вскоре добрался до развилки на Ланкастер; он свернул с этой дороги и пошел по пересекавшей ее тропе, ведущей к дикой безрадостной равнине, тянущейся вдоль побережья. Гряда живописных холмов на возвышенности, где расположен Дромор, находится всего в пяти милях от моря, но сам берег на удивление скучен и блекл; единственным его украшением являются песчаные дюны, достигающие тридцати — сорока футов в высоту; между ними протекают речки, которые в маловодье легко перейти вброд; однако, когда вода поднимается, они становятся опасными для тех, кто не знает пути, так как их неровное дно изрыто ямами и бороздами. Зимой, в период весеннего разлива и в ненастную погоду, когда западный ветер гонит к берегу океанские волны, переходить эти реки чрезвычайно опасно; без опытного проводника можно даже утонуть.
Следуя руслу одной из рек, Джерард дошел до кромки океана; за его спиной высились родные холмы — гряда за грядой, разделенные глубокими лощинами; тени облаков и солнечные блики окрашивали их в разные оттенки зелени; по обе стороны от него раскинулся пустынный берег с мрачной неряшливой линией прибоя; река — мелководный быстрый поток, тонкой струйкой несущий воду с гор, — бесшумно впадала в неподвижные глубины. Что за безотрадная картина! На противоположном берегу реки, у самого ее устья, виднелась грубо сколоченная хижина без кровли; возможно, когда-то ее построили как времянку для проводника, а теперь она стояла заброшенная. Рядом росло чахлое дерево — сухое, скелетообразное, поросшее мхом; вокруг высились дюны, а над головой кричала чайка, парившая над этой картиной запустения. Джерард сел и заплакал; он сбежал от своего злого отца, но не нашел мать; даже юному воображению судьба представлялась мрачной и унылой, как окружающий пейзаж.
Глава XX
— Не знаю, зачем я так подробно пересказываю тебе все это. Поспешу скорее закончить. Два месяца Джерард скитался в окрестностях Дромора. Увидев заброшенный дом, укрытый деревьями и спрятанный в лесистой части холмов, уединенный и мирный, он подумал: а вдруг мама там? Он пробирался туда и обнаруживал всего лишь хижину пастуха, где тот проживал в нищете со своим шумным семейством. Деньги скоро кончились, он отправился в Ланкастер, продал часы и вернулся в Камберленд. Одежда и обувь протерлись до дыр; он часто ночевал под открытым небом и питался овечьим молоком и черным хлебом. Он все еще надеялся найти мать и боялся снова попасть в руки отца. Но вскоре воодушевление его покинуло, и одинокая жизнь стала казаться все более безрадостной; он почувствовал себя слабым беспомощным мальчиком, всеми брошенным, и решил, что ему ничего не остается, кроме как лечь и умереть.
Тем временем крестьяне заметили его и узнали; отцу сообщили о его местонахождении. Обстоятельства его исчезновения предали огласке; в газетах писали о таинственной пропаже мальчика, и гордый сэр Бойвилл обнаружил, что его теперь не только жалеют из-за случившегося с женой, но и подозревают в жестокости по отношению к единственному сыну. Поначалу он и сам пришел в смятение, но, когда узнал, где мальчик, и понял, что в любой момент может привезти его домой, более кроткие чувства сменились яростью. Он отправил к сыну учителя, чтобы тот вернул его. С помощью констебля Джерарда схватили, обращались скорее как с преступником, чем с несчастным заблудшим ребенком; привезли обратно в Бакингемшир, заперли и забаррикадировали в комнате, лишив свежего воздуха и движения; ему читали нотации, угрожали и унижали. Мальчик, привыкший к излишней даже свободе и снисходительности, поначалу поразился подобному обращению, а после пришел в дикое негодование. Ему сказали, что не выпустят его из комнаты, пока он не подчинится. Мальчик решил, что его принуждают дать показания против матери, и готов был скорее умереть. Несколько раз он пытался сбежать, и всякий раз его возвращали и удваивали суровость по отношению к нему. Слуги связывали ему руки и пороли розгами, пока наконец он не дошел до отчаяния и не вздумал уморить себя голодом, а однажды пытался подкупить слугу, чтобы тот принес ему яд. Доверчивое благочестие, привитое ему кроткой матерью, было уничтожено злонамеренной жестокостью отца и его туповатого приспешника Картера. Больно вспоминать об этих обстоятельствах и представлять восприимчивого беспомощного ребенка, с которым обращались бесчеловечно, как с рабом на галере. В таких условиях Джерард вырос и стал таким, каким ты видела его в Бадене: угрюмым, свирепым, погруженным в меланхолию и отчаяние.
