Наследники. Экстравагантная история - Джозеф Конрад

— А теперь… — сказал я наконец. — Встретимся ли мы еще? — Мой голос прозвучал так хрипло, словно я молчал годами.

— О, встретимся, и не раз, — ответила она.

— Не раз? — переспросил я, даже не зная, радость ли чувствую или смятение.

За калиткой в живой изгороди я заметил проблеск белого дома. Казалось, он принадлежал другому миру; другому порядку вещей.

— А… вот и дом Кэллана, — сказал я. — Сюда я и шел…

— Знаю, — ответила она, — здесь мы расстанемся.

— Чтобы встретиться вновь? — спросил я.

— О… чтобы встретиться вновь; конечно, чтобы встретиться вновь.

Глава вторая

Ее фигура растворилась во тьме — так исчезают бледные создания, уплывая в пучину, — и с ее уходом вернулся мой благодушный настрой. В памяти эпизод объяснился сам собой: это было заигрывание с таинственной и определенно очаровательной случайной спутницей. Эта девушка — загадка, а ведь когда знаешь ответ, загадка — вещь ужасно скучная. Так скоро наскучит и она, как только я подберу к ней ключ. Тут мне пришла в голову догадка, что она хотела, чтобы я видел ее, пожалуй, как символ будущего — собственно, символ тех, кто унаследует землю. Она дурачилась со мной в духе дерзкой современности. Хотела показать мою старомодность; показать, что с мышлением, которое унаследовал я и подобные мне, уже покончено. Нас силком отправят в отставку, заменят и забудут. Очевидно, она лучше подготовлена к темпам нынешней жизни. Было в ней что-то — не просто остроумие, не просто безжалостная целеустремленность, но нечто иное и неизъяснимым образом более внушительное. Быть может, всего лишь самоуверенность будущего преемника, неотъемлемое свойство жителей империи Запада. Но все-таки и я ей не какой-то негр — даже не индус. Я человек, черт подери, я человек.

Как писатель я был настолько неуспешен, настолько неизвестен, что начал считать себя опередившим время, творящим для потомства. Это вошло в привычку; единственная моя месть Судьбе. Но та девушка поставила меня в один ряд с массой заурядных писателей — объявила себя тем самым потомством, для которого я творил.

Скорее всего, она из какого-нибудь кружка, зовущего себя Четвертым измерением, — как в свое время были прерафаэлиты. Этакая лукавая аллегория. Я задумался, почему никогда прежде о них не слышал. И как так вышло, что они не слышали обо мне!

— Не могла же она не читать ничего моего, — ловил я себя на размышлениях. — Может, рассказ о Дженкинсе. Наверняка рассказ о Дженкинсе; в том паршивом журнале его поместили на видное место. Наверняка она увидела, что это настоящее искусство, и…

Понимаете, если вы писатель, вы склонны мыслить именно так.

К тому моменту я уже стоял на пороге великого Кэллана. Постучавшись, я словно окунулся в быт великого, великого — о, бесконечно великого — романиста. Меня провели в освещенный салон, где меня приветствовала супруга великого человека, затем мягко доставили в спальню, там я привел себя в порядок и спустился, чтобы в конце концов оказаться в святая святых, где мои глаза не сразу привыкли к свету лампы. Кэллан восседал на софе в окружении восхищенной толпы, состоящей из очень и очень провинциальных персоналий. Уж и забыл, как они выглядели. Кажется, был один с рыжеватой бородой, которая ему вовсе не шла, и был другой, кому рыжеватая борода бы не помешала; был еще чрезвычайно угрюмый брюнет и, смутно припоминаю, кто-то шепелявивший.

Они говорили мало — собственно, разговором это было и не назвать. За речи здесь отвечал Кэллан. Он — говорил — очень — медленно — и — очень — авторитетно, словно великий актер, растягивающий свое время на сцене как можно дольше. При виде открывшейся двери он поднял тяжелые веки с выражением мрачного интеллектуального утомления; так его белый нос стал выглядеть еще длиннее. Его короткая каштановая бородка сильно поседела, подумал я. А с этими высоким лбом и снисходительной, но милостивой улыбкой я, разумеется, был хорошо знаком. Их знали все по уличным плакатам. Видные гости и не желали говорить. Они хотели очаровываться — чем, собственно, и занимались. Кэллан пребывал в подходящей для этого позе — в той же самой, в какой его всегда фотографировали: одна рука поддерживает голову, другая теребит цепочку часов. Лицо совершенно серьезное, но глаза смущают тем, как воровато бегают. Он подробно расспросил меня о прогулке из Кентербери; заметил, что местный собор — это величественный — готический — монумент, и исправил мои заблуждения о направлении местных дорог. Явно остался доволен тем, как мало я запомнил из того, на что следовало бы обратить внимание по пути. Так ему представился повод продемонстрировать знание окрестностей.

— В коттедже — по — соседству — с мельницей — в Стеллинге — жила — примечательная — женщина, — сказал он. — Это она стала прообразом Кейт Уингфилд.

— В вашем «Болдеро»? — хором спросил хор.

От воспоминания о луге в Стеллинге — о поблескивающих белых ликах мрачных коттеджей — я словно ощутил дуновение холодного тумана. И забыл сказать: «Ну конечно!»

— Она была — весьма — примечательна. — Она…

Я вдруг поймал себя на раздумье, что на самом деле реально: луг с туманными оградами и размытой луной — или эта комната с рядами книг в одинаковых переплетах и бюстом великого человека, что отбрасывал вверх зловещую тень с пьедестала за лампой.

Не успел я полностью оправиться, как видные гости потянулись на выход, чтобы успеть на последний поезд. Я остался наедине с Кэлланом.

Ради меня поддерживать торжественный настрой он не трудился и заговорил уже быстрее.

— Любопытный тип этот мистер Джинкс, верно? — сказал он. — Ты его узнал?

— Нет, — ответил я, — сомневаюсь, чтобы я с ним встречался.

Кэллан ответил раздраженным выражением.

— А мне казалось, я неплохо его передал. Это же Гектор Стил. В моем «Бланфилде», — прибавил он.

— Ну конечно! — сказал я. Я так и не смог дочитать «Бланфилд». — Ну конечно, э-э, да… разумеется.

Повисла неловкая пауза.

— Скоро принесут виски, — внезапно произнес он. — Я не пью, когда в гостях Как-Его-Там. Понимаешь, он священник — всей душой за воздержание. Когда нам подадут… скромные напитки… мы перейдем к делу.

— Ах, — сказал я, — так ты не шутил в письмах, когда говорил…

— Какие тут могут быть шутки, — ответил он. — О, а вот и виски. Ну что ж, намедни ко мне заходил Фокс. Фокса ты, конечно, знаешь?

— Это не он ли открыл газету под названием?..

— Да-да, — нетерпеливо