Фолкнер - Шелли Мэри

«Благодарю вас за оказанное мне доверие; мало того, хочу сказать, что глубоко сочувствую вам и верю, что справедливость и правда на вашей стороне. Ждет ли вас успех или неудача, я признаю́, что вы правы в своих устремлениях, ваша цель благородна и священна, и, подобно вам, я лелею надежду, что все закончится оправданием невинно пострадавшей и вы будете вознаграждены за верность ее памяти. Пусть Бог благословит вас и дарует счастье, которое вы, безусловно, заслужили».

От Джерарда больше не приходило вестей. Леди Сесил строила предположения и догадки и нетерпеливо ждала. Они с Элизабет не могли говорить ни о чем другом. Приехавший из Америки человек заявил, будто знает что-то о пропавшей матери Джерарда, и этот странный факт стал плодородной почвой для теорий. Неужели миссис Невилл отвезли за океан? Казалось, что против ее воли совершить такое просто невозможно. Не на пиратском же баркасе, полном матерых преступников, готовых совершить насилие, ее перевозили? И не замуровали же ее в непроницаемых стенах крепости? Однако в ее судьбе было столько странного и пугающего, столько такого, что в обычных обстоятельствах было бы невозможно вообразить! В наши дни любовные трагедии переживаются менее явно; любовь убивает медленными невысказанными мучениями, червоточиной в груди, и скорее учит обманывать, чем побуждает к насильственным действиям; однако она правит сердцами мужчин так же безжалостно и деспотично и плодит столько же зла, разрушения и слез, как в прежние времена, когда в ее честь жестоко и бессмысленно истребляли огромное число людей. Прежде смертные охотно жертвовали жизнью, а не чувствами и наносили физические удары; ныне умирает сердце, а тело продолжает жить; несчастное существование тянется и после того, как всякая надежда и радость исчезнут. И все же любовь по-прежнему является основным законом, управляющим человеческой жизнью вопреки всем другим установлениям и правилам; а Алитея Невилл вполне могла возбудить пламенную страсть. Благодаря своей чувствительности она была способна на крепкую привязанность, но эта же чувствительность ослабляла механизмы ее души и повергала окружающих в трепет; ее дух усиливал блеск ее глаз и распространял вокруг нее особое очарование, пробуждавшее в каждом мужчине стремление служить ей. Казалось, именно ей посвящены строки Шеридана:

В том, что кто-то отчаянно ее полюбил, не было ничего удивительного, но чем она поплатилась за эту любовь? Разлукой с родиной и переездом за океан; печалью и одиночеством; тоской по потерянным детям; раскаянием, медленно терзающим ее сердце; существованием, тянущимся вопреки болезненным воспоминаниям, или безымянной могилой. Вот на какие мысли наводило письмо американца.

Наконец Невилл вернулся. Леди Сесил и Элизабет устремили на него взгляды, пытаясь прочесть в его лице, что тому удалось узнать. Однако лицо его было печальным. «Она жива, но навсегда потеряна», — решила леди Сесил. «Он оплакивает ее смерть!» — предположила упорствующая Элизабет. Сначала он избегал говорить на эту тему, и собеседницы не стали допытываться, но наконец воскликнул:

— София, разве тебе не интересно кое-что услышать? Неужели ты забыла о цели моего путешествия?

— Дорогой Джерард, — возразила леди Сесил, — если бы эти стены и леса обладали речью, они сказали бы тебе, что с момента твоего отъезда мы не думали и не говорили ни о чем другом.

— Она умерла! — выпалил он.

Ответом ему был испуганный вскрик. Он продолжал:

— Если все, что мне рассказали, — правда, моя милая несчастная матушка мертва; но это лишь при условии, что все, что я слышал, не является вымыслом и действительно что-то значит. Скоро вы обо всем узнаете; я хочу передать вам то, что мне сообщили. Печальная история — если это правда, если речь действительно идет о ней…

Эти обрывочные сведения раздразнили любопытство и интерес Элизабет и леди Сесил сверх всякой меры. Был уже вечер, и вместо того, чтобы продолжить рассказ, Невилл удалился в соседнюю комнату, открыл стеклянную дверь и вышел на свежий воздух. Стемнело, смутные очертания леса еле угадывались вдали, но на горизонте, где встречались небо и море, еще виднелась полоска света. София и Элизабет прошли за ним, подвинули стулья к открытому окну и взялись за руки.

— Что все это значит? — наконец спросила леди Сесил.

— Тихо! — шепнула Элизабет. — Он здесь, я видела его, когда он вышел на свет.

— Да, — услышали они голос Джерарда, хотя самого его в темноте не видели. — Я здесь, и сейчас я расскажу все, что узнал. Я сяду у ваших ног; дай мне руку, София, чтобы я чувствовал твое присутствие: слишком темно, я ничего не вижу.

Он не попросил Элизабет дать ему руку, но взял ее сам, положил поверх ладони леди Сесил и тихонько сжал обе.

— Я вас не вижу, но прошу подыграть моему странному настроению; я узнал столько низменного и обыденного о самом священном для меня предмете, что хочу излить душу в темноте столь же непроглядной, как та, что окутывает судьбу моей матери. Итак, начну рассказ.

Глава XXII

— Как вам известно, приехав в Ланкастер, я не обнаружил там Хоскинса. Следуя оставленным указаниям, я отправился искать его в Лондон и через некоторое время нашел. Он занимался своими делами, и условиться о встрече с ним оказалось не так уж просто; однако я проявил настойчивость и наконец попросил его поужинать со мной в кофейне. Он оказался уроженцем Рейвенгласса, жалкого городишки на морском побережье Камберленда; я хорошо знаю это место, так как оно находится недалеко от Дромора. В Америку он эмигрировал еще до моего рождения и через некоторое время обосновался в Бостоне и занялся торговлей; дела привели его в Англию, и он решил заодно навестить своих родственников. Те по-прежнему жили в своем унылом Рейвенглассе; окна их дома выходили на мрачный берег, грязь, болота и далекие холмы, обманчиво казавшиеся обитателям равнин зелеными и благодатными.

Хоскинс обнаружил, что его мать, которой исполнилось почти сто лет, еще жива. С ней жила его овдовевшая сестра и дюжина детей от мала до велика. Он провел в их компании два дня и, естественно, расспросил, что нового случилось в округе за время его отсутствия. Прежде он вел дела с управляющим поместьем в Дроморе и видел моего отца. Когда он эмигрировал, сэр Бойвилл только женился. Хоскинс спросил, как дела у помещика и его жены. Поскольку наша несчастная судьба в этих краях известна каждому простолюдину, ему поведали и о таинственном побеге моей матери, и о моих скитаниях и поисках, и о награде в двести фунтов любому, кто поможет прояснить ее судьбу.

Вначале он не придал этому значения, но наутро смекнул, что может получить эту сумму, и написал мне письмо, а поскольку меня описали ему как скитальца без постоянного места проживания, он написал и моему отцу. Когда я увидел его в городе, ему, кажется, стало стыдно, что из-за него я проделал такой путь.

«Можно подумать, это вы, а не я, явились за наградой, — промолвил он. — Некоторые усилия ради такого шанса потратить стоило, однако, глядишь, вы сочтете, что не стоило утруждать себя столь далекой дорогой ради моих скудных сведений».

Наконец я подвел его к сути нашего разговора. Оказалось, что много лет назад он одно время жил в Нью-Йорке и случайно познакомился с человеком, недавно приехавшим из Англии; тот просил его совета по поводу трудоустройства. У него было немного денег — несколько сотен фунтов, — но он не хотел вкладывать их в торговлю или покупку земли, а желал найти место с достойным заработком, сохранив свой небольшой капитал. Странный способ распорядиться временем и деньгами — тем более в Америке! Но именно этого хотел незнакомец; он сказал, что ему будет неспокойно, если он лишится возможности в любой момент использовать свои небольшие накопления и эмигрировать в другую страну. Его звали Осборн; он был умен, смекалист и добродушен, но не отличался ни трудолюбием, ни принципиальностью. «Однажды он оказал мне услугу, — сказал Хоскинс, — оттого не хочется плохо о нем отзываться, но раз он в Америке, а вы здесь, вреда ему не будет. С момента нашего знакомства он высоко поднялся и в данный момент служит у нашего консула в Мексике. Многого он мне не рассказывал, но пару раз мы вместе ездили на Запад, и в ходе долгих разговоров я постепенно кое-что о нем узнал. Он путешествовал и воевал в Ост-Индии; повсюду его преследовали неудачи, в Бенгалии ему пришлось совсем скверно, и помогла ему лишь доброта друга. Тот был гораздо выше его по статусу; он его выручил и оплатил билет в Англию, а когда вернулся сам, то обнаружил, что Осборн вновь в беде, и снова пришел на помощь. Короче говоря, сэр, выяснилось, что этот джентльмен, который ему помогал, — Осборн так и не назвал его имени — делал это не просто так. Ему понадобилась помощь, чтобы увезти одну даму. Осборн клялся, что не знал ее имени; он думал, парочка бежит по сговору, но оказалось, все хуже, ведь ни одна женщина не стала бы так сопротивляться, если б ее увез из дома возлюбленный. Мой рассказ сбивчив, поскольку я сам никогда толком не слышал эту историю от начала до конца; знаю лишь, что все кончилось трагически: женщина погибла, утонула в какой-то реке. Сами знаете, как опасны реки у нас на побережье.