Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

надеждой, и то не усидел бы дома. У тебя же есть залог успеха. Он вытащил две так и не отправленные телеграммы. Судьба подала тебе знак и в то же время приказала стать судьбой для кого-то другого, кто, быть может, так же нуждается в помощи, как некогда ты сам. Теперь ты можешь это сделать. Франц Вельтен дотронулся до внутреннего кармана пиджака. Правда, с тех пор как Лина согласилась опустошать его вместе с Францем, здесь осталось немного. «Но у меня все еще больше денег, чем мне нужно. Где же этот человек, которому я должен явиться как спаситель?» Он горделиво оглядел своих соседей; но кругом были все сытые сельские жители.

И вот он в скором мюнхенском поезде. В купе сидела в одиночестве молодая дама, элегантная и с независимым видом. Правда, погруженная в раздумье, она держалась несколько отчужденно. Но вот она вынула портмоне из серебряной сумочки и стала считать деньги. Она даже пересчитала их еще раз. Потом взглянула на Франца Вельтена, словно вручая ему свою судьбу.

— Не хватает, — решительно сказала она, — а мне непременно нужно в Гамбург.

Он кивнул, словно ничего другого и не ждал, — Я к вашим услугам, — заявил он спокойно. Но теперь она молчала и, не сводя с него глаз, защелкнула портмоне. Он испугался, что упускает благоприятный случай.

— Можете и сами убедиться, — он поспешно вытащил бумажник, — что я вполне в состоянии вам помочь.

— Вы богаты, — заметила молодая дама со слабой улыбкой. — Я в этом и не сомневаюсь. К сожалению, я не могу у вас ничего взять. — И она отодвинулась в угол.

Франц чувствовал, что должен ее щадить, а то она подумает, что он ищет повода быть дерзким; и, чтобы избежать недоразумений, он просто выложил ей всю правду о себе. Рассказал, как однажды добыл денег на дорогу и что теперь он не видит ничего более естественного, чем помочь другому. Ей пришлось согласиться с его доводами, она снова подвинулась поближе и взяла одну из кредиток, которые он ей протягивал.

— Но получите ли вы ваши деньги обратно? — спросила она своим чересчур ясным голосом. — Вспомните, вернули ли вы сами господину из Кельна его деньги? — И, так как он сидел смущенный, она добавила: — Вот видите! — При этом она как-то неопределенно рассмеялась, не то горько, не то легкомысленно. — Таким делает человека жизнь. У вас все еще впереди, — сказала она не то шутя, не то нежно. — И вдруг спохватилась — Но я должна дать вам мой адрес. Я — учительница.

Ему не понравилось, что она все так просто повернула.

— А что, все гамбургские учительницы такие хорошенькие? — спросил он тоном повесы.

Она не обиделась:

— Вы сможете убедиться сами! — и удобнее уселась на скамье.

Он предложил ей сигарету. Она закурила, он разглядывал ее. Не так уж молода. Короткая вуаль оставляла открытыми поблекшие губы, но она выглядела холеной, гибкой, — это бросалось в глаза. Не преподает ли она гимнастику? Это создание не без шика носило потрепанное боа из перьев и уже потрескавшиеся туфли. На время своего жалкого отпуска она пыталась казаться дамой из общества, что присуще женщинам такого рода. Он рассматривал ее с благосклонным видом знатока, довольный тем, что сам он сейчас в таком выгодном положении.

Лишь позже он заметил, что она испытующе рассматривает его уголком глаза.

— Вы не коммерсант, — сказала она, — кто же…

Когда же он представился, ей стало все понятно.

— Тогда вам не о чем беспокоиться. Вы можете даже раздаривать свои деньги.

Странное у нее представление об артистах!

— Вы ездите по свету и ничего не принимаете всерьез. Вообще-то это прекрасно, — заявила она.

Он живо спросил, что же именно прекрасно. Взглянув на него, она сказала:

— Эта беззаботность.

Тут Франц даже с места вскочил. Да знает ли она, что с ним было! Он использовал любовь пожилой женщины, он довел ее до отчаяния, толкнул на самоубийство. Его визави хладнокровно выслушала это горделивое самообвинение.

— Могу себе представить, кто кого использовал, — ответила она.

Франц покраснел и хотел настаивать, но поезд остановился, и вошли новые пассажиры — пожилая супружеская пара с основательным багажом. Его попутчица освободила для них сетку, убрав из нее желтый саквояж Франца, чтобы положить туда точно такой же, принадлежавший новым пассажирам. Покончив с этим, она скромно уселась и с готовностью отвечала на расспросы вновь вошедших. С актером, который хотел вмешаться в разговор, она как будто и не была знакома, напротив — стала рассказывать обоим старикам о своих способностях в качестве дорожной компаньонки. Она уже стала дорожной компаньонкой! Весь остаток пути Франц Вельтен молчал и только диву давался. В глубине души он испытывал раскаяние, что так плохо отозвался о фрау Виммер.

В Мюнхене, когда он раскланивался, он охотно бы исправил впечатление от своих слов, но молодая дама была всецело занята супружеской парой. Она лишь бегло ему кивнула:

— Может быть, мы с вами еще встретимся здесь.

В гостинице, куда он зашел, мест не было, в следующей ему тоже отказали — в Мюнхене была какая-то выставка. Спустя два часа, уже вечером, он все еще блуждал по улицам, когда из какого-то экипажа его окликнула женщина: она, та самая учительница. Пожилую пару она уже пристроила, «вместе с их желтым саквояжем», — сказала она с наигранной веселостью и тотчас же засмеялась над его саквояжем, который он все еще тащил с собой. Она пообещала ему комнату в семейном пансионе, где жила сама.

— Но это далеко, а сейчас я голодна.

Он сел к ней, споткнулся в темноте о какой-то чемодан, — вся эта ситуация показалась ему по меньшей мере недостойной его. Чтобы исправить дело, он, быстро решившись, схватил свою спутницу и крепко поцеловал. Она не шевельнулась, затем сказала со своим особенным смехом:

— А я и сама не прочь приятно провести вечер. Зря вы так торопитесь!

Когда он со своим саквояжем в руке вошел в «Дом артиста», он вдруг обнаружил, что не взял ее чемодан, оставшийся в экипаже. Экипаж был еще виден, и Франц хотел уже бежать вдогонку, но дама удержала его.

— У меня же ничего не было! — поспешно воскликнула она. — Вы с ума сошли!

Так оно, должно быть, и было, но только по ее вине. Ее уверенность и ловкость приводили его в замешательство и придавали духу. Она сняла длинную белую перчатку, кельнер еще не успел отойти, как Франц уже скользнул губами по ее руке, ловко нагнувшись за упавшей перчаткой, которую он же и