Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов
Вдруг сзади них раздалась песня и, взмыв сразу высоко, поплыла над степью. Это запел Алмагамбет, ехавший вслед за ними, его красивый, мощный голос возносил к самому небу песню о страстной, неудержимой человеческой любви. Песни звучали одна за другой - «Пламя любви», «Ты, любовь моя», «Ненаглядная».
Зеленые просторы джайлау раскинулись вокруг них, прохладный легкий ветер из степи овевал их лица, в душе росла, ширилась радость любви к жизни, родному краю. В глубине сердца пробуждались какие-то неясные сладкие грезы, светлые надежды, беспокойные желания... Абиш лишь молча улыбался, склонив лицо к гриве лошади. Он будто смущался и стыдился своих мыслей. Беспричинно волновался, то бледнея, то краснея, охватываемый тайной нерешительностью.
2
Абай был бесконечно рад тому, что его сын получает прекрасное образование и настоящее русское воспитание в столице России. Счастлив, что Абиш стремится духовно восходить к уровню лучших русских интеллигентов. Абаю хотелось как можно больше разговаривать с сыном, расспрашивать о многом, разном, обо всем новом, что происходит в России: о науке, искусстве, о жизни сегодняшнего Петербурга. Абай интересовался железными дорогами в стране, судоходством, хотел знать о высших учебных заведениях. Также расспрашивал о больших русских городах, о том, чем они славны и богаты, какие в них знаменитые фабрики и заводы.
Часто разговоры отца с сыном переходили на темы литературы: говорили о книгах, написанных большими писателями и поэтами России. С большим интересом они обсуждали творчество Толстого, Салтыкова-Щедрина, Некрасова.
Со всем этим интересом и воодушевлением отца, проявляемыми во время их встреч, Абиш почувствовал в нем некое постоянное тайное беспокойство. Сын замечал, что Абай порою предается печали одиночества, даже находясь среди людей.
Абиш стал понимать, что в жизни отца есть некая сторона, которая вредна не только для его душевного покоя и благополучия, но и мешает его литературной работе. Это - самые разные, многочисленные споры и раздоры между атшабарами различных родовых групп и кланов, в которые Абай вынужден был вмешиваться - как по своей доброй воле, так и невольно.
С горечью узнал Абиш от Магавьи и Какитая, как много подлых обвинений и наговоров обрушивалось на Абая от тех, кому он не угодил. И несчастный поэт спасался от этих подлых наветов только в его кругу молодых акынов.
Сильно беспокоясь за отца, Абиш в часы одиноких раздумий пытался понять причины столь враждебного отношения к нему со стороны его недоброжелателей и злопыхателей. А это были не только богатеи других родов, такие, как Оразбай и Жиренше, но и многие сильные люди из среды самих иргизбаев, находившиеся с ним в родственных отношениях.
Абиш понимал, в каких горестях и печалях проходят дни жизни его славного отца, и сам печалился безутешно. Это заметил чуткий Абай, и однажды, отвечая на невысказанные вопросы сына, слегка приоткрыл завесу над причиной своих горестей.
- Славный мой Абиш! Сказать тебе всю правду, - меня никогда не перестанут возмущать и мучить проявления насилия и злобной вражды... Такой я есть - таким останусь, и это моя судьба.
Взглянув на друзей сына, сидевших чуть в сторонке, Абай молвил потеплевшим голосом:
- Верю я, что вы будете другими. Очень хотелось бы, чтобы ваше время было лучше. Пусть я буду последним носителем прошлого, а вы - началом нового времени!
В этот вечер Абиш рассказал отцу и степной молодежи о борьбе людей труда с теми, кто этот труд покупает. У русских эта борьба имеет особенный подход. В России трудовой люд четко разделился на два больших класса, крестьянский и рабочий, и второй из них в наши дни обретает все большее значение и силу. Оба этих трудовых класса вступили в жестокую борьбу со своими работодателями, угнетателями, захребетниками - за свои жизненные права. Подтверждая рассказ, Абиш поведал им о Морозовской стачке, которая произошла в городе Орехово-Зуево - в ней участвовало сразу восемь тысяч рабочих. Они в один день и час прекратили работать, объявили стачку и вышли на улицы. Это напугало не только хозяев фабрик, но и губернское начальство. Власти решили подавить стачку силою военного оружия. Шестьсот рабочих было арестовано. Это были самые стойкие джигиты, которые не дрогнули и не отступили даже перед стражниками. С тех пор подобные стачки проходят по всей царской империи - по нескольку каждый год...
Абай, удивленный такой осведомленностью Абиша об этой мощной схватке классов в России, спросил у него, как и откуда он обо всем этом узнал. И Абиш рассказал, что услышал о беспримерных событиях классовой борьбы от старого петербургского рабочего Еремина. Абиш передал ему письмо от одного ссыльного из Семипалатинска, так они и познакомились. Еремин, опытный и старый революционер, много знал и говорил Абдрахману: «Расскажи обо всем этом у себя в Сибири!» По его подсчету, между 1880-1890 годами состоялось более ста пятидесяти крупных стачек по России. Русский народ умеет трудиться, но может и постоять за свои трудовые права!
- Разве все это не удивляет, отец? - говорил Абдрахман.
Абай, слушавший его, задумчиво кивнул головой. Посидев немного в молчании, сделал следующий вывод:
- Это новая дорога борьбы в новом, изменившемся мире. У нас такого нет и пока быть не может. Я раньше никогда не слышал и не читал о подобном: чтобы огромная масса трудовых людей, собранных в одном месте, проявилась в столь мощной борьбе. И это, видимо, новая неслыханная сила России. Басе! Нам следует знать о подобных вещах, и хорошо, Абиш, что ты сам узнал об этом и поведал нам.
После слов отца Абиш перевел разговор на события степи, связанные с Базаралы. Начал он издалека:
- Ага, вы мне писали как-то, что поэзия должна воспеть труд и человека труда. Так что все же воспевать? Сам повседневный труд? Или
