Песни/Танцы - Алексей Викторович Ручий
За окном пронесся город Химки, наш поезд сбавил ход, въезжая в столицу. Вернулся мой сосед и занял свое место у окна. Я глотнул кофе.
Пейзаж по ту сторону оконного стекла сменился на длинные серые здания складов с заколоченными окнами, площадки с металлоломом и панельные высотки спальных районов вдалеке. Вереницей потянулись гаражи и оптовые базы.
Промелькнула игла Останкинской телебашни. Пассажиры в вагоне принялись дружно снимать свой багаж с полок и выстраиваться цепочкой в направлении тамбура.
Я в отличие от них не спешил, просто сидел и пил свой кофе. Никуда не денется Москва от меня. Еще нагляжусь-налюбуюсь. Тем более целых два дня впереди.
Наконец поезд заскрежетал на стрелках, перескакивая с одной ветки на другую, потянулись депо и маневровые пути. Еще через пять минут появилась и поплыла вдоль вагона серая полоска платформы. Показался навес, скрипнули тормоза. Вагон остановился.
Все, приехали. Пассажиры один за другим принялись покидать вагон. Я пропустил своего толстого соседа, сам же поставил пустой стакан из-под кофе на откидывающийся столик, приделанный к спинке переднего сиденья, и только после этого достал сумку. Дождался, когда поток людей схлынет, и двинулся к выходу из вагона.
Москва встречала солнцем. Солнечный свет падал сверху и заливал на земле все, что попадалось на его пути: вагоны, платформы, навесы, людей. Облитые солнцем, люди вереницей шагали по платформе в сторону здания вокзала, многие тащили тяжелые тюки и чемоданы. Я медленно пошел вместе со всеми.
Внутри здания вокзала меня встретила моя знакомая Женя. За то время, что я ее не видел, она почти не изменилась. Не знаю, наверное, на самом деле не изменился и я. И вообще, скорее всего, не изменилось ничего в этом мире, все осталось прежним.
— Привет, — сказал я ей.
— Привет, — она по-дружески чмокнула меня в щеку.
— Пойдем отсюда?
— Пойдем. Как доехал?
— Ничего, нормально. Только не выспался.
— Тебе мешали спать?
— Нет, наверное, я кому-то мешал. В общем, это не так важно. Главное, что я приехал и встретил тебя.
Она засмеялась.
— Ты как-то странно изъясняешься.
— Что есть — то есть. Ну, уж как умею.
— Но ты не обижайся, это даже интересно.
— Ага.
— Куда тебя вести?
— В Москву.
Уточнений больше не требовалось. Женя, по всей видимости, поняла, что экскурсию по столице, равно как и выбор маршрута этой экскурсии, я отдаю на откуп ей. Она просто пошла вперед, указывая путь, я послушно поплелся следом.
Мы вышли на площадь трех вокзалов, запруженную людьми. Большинство из них двигались в сторону станции метро, мы присоединились к этому потоку.
На площади также было много бездомных, которые сидели или лежали на газонах и занимались своими делами: кто-то спал, кто-то пил, кто-то ругался с другими бездомными. Неподалеку от метро стояла машина социального патруля, который раздавал бездомным еду. Квартирный вопрос продолжает губить москвичей — решил про себя я.
— Откуда здесь столько бездомных? — спросил я Женю.
— Отовсюду. Со всей страны, наверное, едут.
— Да уж. Чем погибать от безработицы и пьянки в провинции, лучше погибать от того же в столице. Страна абсурда.
Мы спустились в метро, Женя повезла меня в центр. На станции людей было чуть ли не больше, чем на площади, хотя сегодня и был выходной. Раза в четыре больше, чем на питерских станциях в час пик. Этот факт не вызвал у меня радости: толкаться среди чужих потных тел хотелось меньше всего.
Тем не менее мы смогли без проблем сесть в вагон первого же подошедшего поезда: толпа сама внесла нас в него. Машинист объявил название следующей станции, и раздвижные двери вагона с шипением закрылись.
Мы вышли на станции «Лубянка» и поднялись наверх. Не знаю, насколько это символично, но Женя начала показ достопримечательностей Москвы со здания ФСБ, бывшего КГБ, знаменитого своими полумифическими подвалами. Здание это удручало одним только своим видом и наводило на грустные мысли. Я попросил мою московскую знакомую не задерживаться надолго в этом месте.
— Что тогда тебе интересно? — спросила она меня.
— Не знаю.
— Ну, раз так — пошли в сторону Красной площади, хоть это и попса.
— Пошли. Пусть будет попса.
На самом деле мне было все равно, куда идти. Москва не так сильно привлекала меня как город, скорее даже наоборот — совершенно не привлекала, потому что любой большой город является своего рода ловушкой, но мне были интересны новые места, отличные от тех, что я привык каждодневно лицезреть, пусть это и были глянцевые башни или дома с открыток.
Мы двинулись в направлении Красной площади. Прошли площадь Революции, свернули на Ильинку.
— Ты в Мавзолее был?
— Был.
— И как тебе?
— Нормально.
— В смысле — нормально? Там же труп Ленина лежит.
— Ну и что? Пусть лежит, мне он не мешает.
— Не знаю, мне кажется странным, что в центре столицы, в самом сердце страны, если хочешь, лежит труп лидера большевиков.
— Ничего странного. Русским свойственно преклонение перед мертвыми. Вспомни хотя бы такие ритуалы, как походы на кладбище с непременной трапезой и распитием спиртных напитков там. Для русского человека смерти в биологическом смысле не существует, мертвый — тот же живой, только в несколько другом измерении. Уберут Ленина — положат кого-нибудь еще. Хоть президента нынешнего, когда помрет. Дело ведь не в политической конъюнктуре, а в необходимости нахождения этого сакрального мертвеца в, как ты выразилась, сердце страны.
— Интересная мысль.
— Все так и есть, поверь мне.
— И все же я с тобой не соглашусь. Место Ленина — на кладбище.
— Не соглашайся, я не обижусь…
На Красной площади мы не стали задерживаться, прошлись по брусчатке мимо Исторического музея и ГУМа, миновали собор Василия Блаженного и пошли в сторону Москвы-реки.
— Как твоя учеба? — спросила меня Женя. — Ты собирался на философский факультет…
— Ага, собирался. Но меня не взяли. Поэтому теперь я менеджер по продажам.
— Вот как? Забавно.
— Забавней некуда. А твоя учеба как? Ты уже решила, что будешь делать после окончания института?
— Учеба нормально. Что буду делать — пока не знаю, это еще далеко, но планы есть. Думаю второе образование получать, чтобы работать потом в силовых структурах.
Интересный поворот. Может, поэтому мне начали показ Москвы прямиком с Лубянки?
— Почему в силовых?
— Потому что в наше время это имеет перспективу…
Вообще, строго говоря, она была во многом права, как может быть прав ребенок, который смотрит на мир чистым, не замыленным взглядом, но эта ее правота была мне неприятна. Хрупкие девушки хотят строить карьеру в силовых структурах — это несколько жутковато, согласитесь. Все с ног на голову в этом мире, подумал я.
— Положим, ты права. Но такой порядок вещей несколько неестественен, тебе не кажется?
— Отнюдь.
— Ну, президент у нас — бывший чекист, реальный президент который… многие силовики на высоких должностях, да… но это же неправильно — власть силовиков. Эти люди с их методами достаточно грубы в политике, мы это уже проходили. И так страна, что тюрьма. Ты хочешь быть очередным надзирателем за своим народом?
— Нет. Я просто хочу защищенности. В наше нелегкое время ее может гарантировать только корочка сотрудника силового ведомства в кармане. МВД, ФСБ, ФСО…
— Ты уверена?
— У одних моих знакомых, точнее у знакомых моих родителей, сотрудник органов сбил ребенка, и ему, представь себе, ничего за это в итоге не было. Отмазался. А ребенок погиб.
— Значит, ты хочешь не защищенности, это по-другому называется. Ты хочешь быть над законом. Шагать по головам.
— Считай так.
— Тебе не кажется, что этот мир надо менять? Вместо того чтобы подстраиваться под его людоедские правила?
— Не кажется. Я же девочка. Менять мир — не мое призвание.
Вот так. Я вспомнил своего знакомого Артема из родного города. Тот тоже говорил, что хотел бы быть ментом. Это какая-то болезнь прямо, и заразная к тому же. Хотя, возможно, в этом не больше ненормального, чем в том, что все остальные становятся менеджерами.
Убийцы повсюду, убийцы рядом всегда. Мы сами — убийцы. Мы убиваем свое будущее, ведясь на мимолетные слабости души, на сомнительное благополучие, на призрачную защищенность… Не хочешь быть заключенным — стань тюремщиком, неплохой расклад, что уж сказать.
— Ты сам, вместо того чтобы стать философом, стал менеджером по продажам, разве это не нелепо? — Женя внезапно остановилась, глядя на меня в упор.
Я тоже остановился. Она была права. И именно поэтому наш разговор мне не нравился.
— Чрезвычайно нелепо. И это причиняет
