Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень
— Тэ-э-товарищи! — возгласил Молотов, и ему уже приходилось перекрикивать шум и гам победителей, вобравших в себя изрядное количество горюче-смазочных материалов. — Я понимаю ваше ликование, но попрошу набраться терпэ-пения. Давайте поднимем тост за наш доблестный Государственный комитет обороны.
— Неужели сейчас за Берию? — усмехнулся Хрулёв.
Но нет:
— Товарищ Сталин мне пэ-пэ-подсказывает, — продолжал нарком иностранных дел, — что надо выпить...
Сталин не дал ему договорить:
— За руководителей дела снабжения Красной армии во время Великой Отечественной войны. Тем боевым оружием, которым разгромлены на полях сражений враг и его союзники. Я предлагаю здравицу в честь начальника всего нашего тыла — за генерала армии Хрулёва!
— Ох ты! — не ожидал такого поворота Андрей Васильевич и приказал Драчёву: — Следуйте за мной! За снабжение.
— Но я...
И он впервые не послушался начальника тыла. Твердо решил: либо за него произнесут следующий тост отдельно, либо и не надо подходить к столу президиума. Смотрел, как Хрулёв туда подходит, думая: «А, будь что будет, без приглашения не пойду». Но Сталин позвал его:
— Товарищ Драчёв! Разве вы не руководитель снабжения? Подойдите, пожалуйста, выпейте с нами.
И Павел Иванович, чувствуя себя незваным гостем, все же последовал за Андреем Васильевичем. Он готов был от стыда провалиться в пол Георгиевского зала и оставить после себя воронку, как та неразорвавшаяся бомба в сорок первом. А Сталин за столом президиума встречал их обоих:
— За Хрулёва и Драчёва! За наших великих тыловиков! За Великого комбинатора и его друга, главного интенданта Рабоче-крестьянской Красной армии Повелеваныча! Что это у вас в бокале?
— Брусничный квас, товарищ Сталин.
— Так не годится. — Верховный отнял у Драчёва бокал и выплеснул его себе под ноги. — Вина главному интенданту! Полный бокал! — Взял со стола бутылку «Оджалеши» и сам стал наливать. — Вот, другое дело. — Протянул Павлу Ивановичу, и тот с достоинством его взял, глядя на бокал так, будто это был огромный кавказский рог, полный черно-красного вина.
— Благодарю, товарищ генералиссимус.
— Все еще не бросили свою затею с генералиссимусом? — не рассердился, а засмеялся Сталин. — Это Суворов был генералиссимус, а Сталин... Представьте себе, товарищи, мы с генералом Драчёвым полностью совпадаем по всем меркам! Словно братья-близнецы, только у нас головы разные. За ваше здоровье, брат-близнец! Скажите тост. Вы у нас на все руки мастер. И за словом в карман не полезете.
— Что ж, товарищ Сталин, тост так тост. — Павел Иванович набрал полную грудь воздуха. — Вот тут некоторым выдающимся полководцам, — он глянул на Жукова, и тот усмехнулся, — нравится одна байка про Суворова. Будто бы однажды во время перехода через Альпы на привале он взял снежок и дал его первому солдату в строю, чтобы тот передал дальше по шеренге. Когда альпийский снежок дошел до последнего солдата, от него осталась только вода. И Суворов якобы — что, впрочем, нигде не подтверждается — сказал: «Таким же образом все проходит через руки интендантов». Так вот, товарищ Верховный главнокомандующий, я могу со всей ответственностью и с гордостью заявить, что через руки Главного интендантского управления Рабоче-крестьянской Красной армии прошли все альпийские снега. В целости и сохранности! — И Повелеваныч осушил бокал до дна.
Хмель ударил в голову, его качнуло, и он выдохнул, сменяя доброй улыбкой всю тяжелую полноту сказанного:
— Слово русского генерала!
— Прекрасно сказано! — восхитился Сталин. — Молодец, генерал-лейтенант Драчёв!
И даже Жуков одобрительно показал Драчёву большой палец.
Они тотчас вместе с Хрулёвым вернулись за свой стол, и дальше все как-то ускорилось. Словно стоял на море штиль, и вдруг напал ветер, надул паруса, и вот уже корабль бежит по волнам. Память выдала пушкинское: «Плывет. Куда ж нам плыть?»
Молотов продолжал бубнить, предложил здравицу в честь заместителя председателя ГКО, наш Лаврентий Палыч так прекрасно контролировал решения по производству самолетов, моторов к ним, минометов, так здорово формировал авиаполки, так лихо перебрасывал их на фронт, так незабываемо контролировал работу наркоматов угольной промышленности и путей сообщения, нефтяной промышленности, черной и цветной металлургии, химической, резиновой, бумажно-целлюлозной, по мановению его волшебной палочки работали все электростанции и зарождалась ракетная техника, а сейчас именно он осуществляет самый важный и самый секретный проект...
— Что вы так на меня смотрите? — спросил Драчёв у Карпоносова, который продолжал с аппетитом поедать все, что стояло перед ним на столе: жареную баранину с красной от паприки картошкой, брызжущие соком микояновские сосиски, разделанные куски цыпленка табака. Как только в него все умещалось, непонятно. — Лично у меня к Берии нет никаких нареканий, наше ГИУ всегда с ним работало душа в душу. А ваше ГОУ?
— И наше ГОУ тоже, — едва не поперхнулся куриным хрящиком Арон Гершович. — А смотрю я потому, что вам капля вина на воротничок капнула.
— Ну и что же! — дерзко ответил Драчёв, и в голове у него мелькнуло: «Э, нет, не зря он носит свою фамилию, были в роду забияки и драчуны, вот и теперь ему так и хочется с кем-нибудь подраться. Может, пойти и дать в морду Молотову? Причины? Да их полно. Взять хотя бы то, что он в сороковом году с Гитлером встречался, Адольф его обласкивал, потчевал немецкими и австрийскими блюдами, и нарком индел не придушил гада».
А Молотов тем временем уже перечислял заслуги Кагановича, который столь непревзойденно эвакуировал все предприятия с запада на восток, что немцам ничего не доставалось, а заводы и фабрики на новом месте моментально начинали давать продукцию.
— У нас в ГИУ уборщица была, Дорофея Леонидовна, — признался Павел Иванович Андрею Васильевичу, — так она говорила «эвыковыривал».
— Как-как? — засмеялся Великий комбинатор. — Эх, жаль, что Ильф умер, а Петров погиб смертью храбрых!
Теперь пили за председателя Госплана Вознесенского, который сейчас невероятно ловко вывозит из Германии трофейное заводское оборудование. Павлу Ивановичу вновь показалось, что Карпоносов как-то не так на него смотрит, и он объявил ему с вызовом:
— А я считаю, что надо все из этой проклятой Германии вывезти! Они с нашей территории все до веревочки тащили.
