Чужие свадьбы, я и Кирилл - Даяна Брук
— А я человек. И у меня ограниченный лимит на чужие фантазии.
Он поднялся, виновато развёл руками.
— Прости, я увлекся.
— Увлекаться можно хобби, не конечностями моделей, — ответила я. — Тем более бесплатных.
Мы замолчали. На ветке рядом каркнула ворона, будто подтверждая, что финал очевиден. Я развернулась и ушла, чувствуя, как злость смешивается со смехом. Шла быстро, спиной ощущая, что он всё ещё стоит там с камерой, и, скорее всего, думает о композиции, а не о приличиях.
Вот и всё: моя первая фотосессия закончилась на слове «ступни». Символично. Всё в моей жизни начинается с головы, а заканчивается тем, что кто-то смотрит под ноги.
* * *
В «Софии» было прохладно, пахло бумагой, пылью и новой партией свадебных каталогов тех, где на обложках обещают вечное счастье в рассрочку. Вера сидела за кассой и считала монеты так внимательно, будто собирала пазл из судьбы.
— Ну? — спросила она, не поднимая глаз. — Фотографировал?
— Фотографировал.
— И?
— Предложил съемку в лесу.
— Голую?
— Почти. Только без контракта и с обещанием духовности.
— Классика жанра, — кивнула она. — Все творцы одинаковые. Им подавай “душу на фоне природы”. Главное, чтобы природа не сопротивлялась. Ты отказалась? Дурочка ….
Я усмехнулась и села на прилавок.
— Думаю, природа во мне проснулась, когда он начал ползать у моих ног.
— Главное, что не успел посадить семена, — спокойно ответила Вера. — Пей чай. От сглаза и от глупости помогает одинаково.
Я не успела ответить, дверь магазина звякнула. Вошёл Игорь. Аккуратный, как пунктуация, с коробкой книг в руках и тем самым взглядом, от которого чувствуешь себя одновременно школьницей и персонажем Чехова.
— Привет, — сказал он. — У тебя минутка?
— Зависит от темы, — ответила я. — Если ноги, ступни, ногти на ногах то нет.
— Темакофе.
Вера издала довольный звук, как кот, услышавший слово «рыба».
— Я пойду в подсобку, — сказала она. — Не мешать кофею завязаться с молоком.
Игорь подошёл ближе, чуть помявшись.
— Я подумал… может, пойдём куда-нибудь? Без лимонов, без посуды, просто поговорить.
Я прикусила губу. Хотелось ответить в привычном стиле: “я занята” или “я не верю в прогулки по майскому воздуху”. Но вспомнила фотографа, его взгляд, который видел свет везде, кроме лица, и слово “ступни”. И вдруг ощутила, что устала от внимания, в котором нет смысла.
Может, не все мужчины в этом городе измеряют интерес длиной ног? Некоторые толщиной книги. Это уже почти надежда.
— Ладно, — сказала я. — Один кофе. Без обещаний и без сахара.
Он улыбнулся так, будто ему только что выдали пропуск в мой внутренний мир.
— Договорились, — соврал он.
И я подумала, что если Петербург действительно город встреч, то, может, это одна из тех, которые что-то меняют. Или хотя бы дают повод надеть платье без пятен от кофе.
* * *
Когда мы вышли, Игорь держал дверцу, как джентльмен из фильма. Я обернулась, а у входа стоял тот самый фотограф. С букетом.
— Вику не ищите, — сказала Вера ему. — Она уже на кофе.
— Я хотел извиниться, — сказал он.
— Поздно. Но я могу принять извинения за неё.
Он посмотрел на неё внимательнее.
— У вас необычные руки.
— Не хуже ног, — ответила Вера, не моргнув.
Я услышала только кусочек разговора, уходя с Игорем, но потом Вера мне всё переслала. Они пошли в кафе, где подавали вино “для творческих личностей”, и он действительно фотографировал её ноги. А Вера потом написала: «Он сказал, у меня форма стоп — как у женщины, которая знает себе цену. Я не спорила»
* * *
Кафе оказалось уютным: кирпичная стена, немного тусклого света, будто его специально приглушили, чтобы люди казались мягче, чем есть. На полкахстарые книги и растения, которые выжили вопреки уходу. Меню без цен. Тревожный знак: если в жизни что-то без цены, значит, платить придется чем-то другим.
Игорь выбрал столик у окна, аккуратно подвинул мне стул, как будто это часть ритуала.
— Возьми что хочешь, — сказал он. — Сегодня я угощаю.
— Ну тогда чизкейк. Сладкое помогает не выглядеть напряженной.
— А ты напряжена?
— Всегда. Просто иногда маскирую под иронию.
Он улыбнулся.
— Ты красивая, когда не саркастичная.
— А я саркастичная, когда пытаюсь выжить, — ответила я, и впервые за день почувствовала, что говорить правду можно не в шутку.
Разговор шел легко: про книги, кино, странные привычки. Он рассказывал, как в детстве мечтал быть актёром, а я, как мечтала не быть официанткой на чужих свадьбах. Смех был настоящий, и я даже поймала себя на мысли, что этот вечер может стать началом чего-то нормального. Без пафоса, без драм. Просто люди и кофе.
Пока не наступила фраза, после которой вселенная тихо потерла виски.
— Я подумал, тебе стоит меньше работать, — сказал Игорь. — Я мог бы помочь тебе с деньгами.
Я моргнула.
— С деньгами?
— Ну да. Я всё посчитал. Если ты поедешь ко мне, расходы уменьшатся. Мама готовит, у нас есть гараж. Я мог бы тебя содержать.
Он говорил это спокойно, уверенно, как бухгалтер, читающий инструкцию к совместной жизни.
Я посмотрела на него поверх чашки.
— Подожди. То есть ты предлагаешь мне стать приложением к гаражу?
— Нет, конечно! Просто стабильность. Женщина должна быть под защитой.
Эта фраза ударила мягко, но точно в висок. Я почувствовала, как всё во мне сжалось, будто кто-то снова пытается упаковать меня в коробку под названием «нормальная жизнь».
Я сделала глоток кофе, горький, как здравый смысл.
— Спасибо, — сказала я, — но я уже под защитой. От глупых идей.
Он смутился.
— Я, наверное, поторопился. Просто хотел, чтобы тебе было спокойно.
— Спокойно — это когда в душе не стоит сигнализация, — ответила я. — А не когда мама варит борщ.
Он отвел взгляд в окно. За стеклом шел редкий петербургский дождь, тот самый, который всё время обещает начаться и не может решиться. Мы сидели, как два человека, у которых внезапно закончился Wi-Fi, а тема для разговора пропала вместе с сетью.
Официант принёс счёт. Игорь быстро схватил чек.
— Я заплачу.
— Конечно, — сказала я. — Ты же всё посчитал.
Он вздохнул, и в этой паузе было всё: растерянность, усталость, попытка быть нужным. Я знала, что он не злой. Просто из другой эпохи, где женщины «под защитой», а чувства измеряются в килограммах борща и литрах бензина до гаража.
Когда мы вышли