Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер

Дожидаясь Володьку, я бросил взгляд в нашу комнату. Койки, конечно, остались неприбранными. И только постель Гришки была аккуратно заправлена. Серое, с тремя синими полосами одеяло лежало ровно, без единой складочки, и подушка в изголовье белела, как маленький сугроб, пухлая и непримятая.

Мы добежали до трамвайной остановки, и скоро подошел наш номер. Ехать было неблизко: техникум находился на другом конце города, на окраине. В трамвае было свободно, главный поток пассажиров уже схлынул. Нам достались сидячие места. Вагон был весь проморожен, он скрипел от тряски. Пассажиры стучали ногами в пол, чтобы хоть немного согреться. В вагоне стоял топот – можно было подумать, что мы не едем, а все куда-то бежим на месте. На стеклах лежал толстый бархатистый слой инея, и на нем видны были следы метлы, – должно быть, ночью в трампарке пробовали счистить со стекол людское дыхание, да так и не счистили, а за утро иней нарос сызнова. Мне было зябко в моем полубумажном пальтеце. Морозы все продолжались, хоть теперь они стали не такими лютыми, как в дни недавней финской войны.

Я сидел, топал ногами и думал о том, как же это так вышло с Гришкой. Когда его привезли с Карельского перешейка в госпиталь, нам сразу же позвонили и сказали, что у него серьезное ранение, но первые четыре дня к нему не пускали. Наконец позвонила дежурная сестра и сказала, что впуск к Семьянинову свободен и что Гришку мы можем посещать втроем, по его личной просьбе. И вот мы поехали к нему в гости все втроем. Потом мы навещали его поодиночке.

Когда мы пришли все трое, гардеробщица вначале заартачилась и не хотела дать сразу три халата для посещения одного больного. И тогда Костя пошел к дежурному врачу. Пришел дежурный врач и коротко приказал гардеробщице выдать халаты всем троим. Он быстро и внимательно оглядел нас и ушел, ничего больше не сказав. А мы помогли друг другу напялить на себя белые халаты, и нас сразу охватило чувство необычности происходящего.

– Значит, тяжелый, если так вот родню пускают, – сказала гардеробщица.

– Он и не родня нам, – с какой-то непонятной обидой буркнул Володька. – У нас нет родни. И у него нет.

Мы молча поднялись по широкой лестнице на второй этаж и пошли по коридору. Коридор тоже был очень широкий, чистый и почти безлюдный. Я ожидал, что здесь обязательно будет пахнуть лекарством, но нет – лекарствами не пахло, и вообще больницей почти не пахло. Только от нагретых батарей слегка тянуло запахом масляной краски. Окна госпитальные были высоки, с полукружьями наверху. Стекла были чисты, свет морозного дня легко ложился на чуть блестящие серые стены, на коричневый линолеум пола.

Мы вошли в одиннадцатую палату. Здесь стояло всего четыре койки, как у нас в комнате. На одной из коек, справа от двери, лежал Гришка. Я думал, что увижу его исхудалым, с лицом, искаженным от боли, но он был почти такой, как и раньше, до всего этого. В первую минуту я обрадовался, что Гришка такой, как всегда, но потом мне это показалось странным и даже испугало.

– Аха, вот и пришли, – сказал он, увидев нас. – А я, видите, лежу-полеживаю. А что новенького?

– Да ничего новенького, – бодро ответил Костя. – Вот только у Шкилета двойка по спецтехнологии набухает. Если не сдаст – снимут со стипендии, и придется нам его кормить. А жрет он – сам знаешь как!

– Ну вот, – улыбнулся Гришка, – как я с поста капитана комнаты ушел, так Шкилет учиться перестал. Стыдно, Шкиля! Ведь мы четверо – самые старшие в группе.

– А ты, Мымрик, совсем неплохо выглядишь, – произнес Володька, будто читая по книге. – Скоро ты опять капитаном будешь, а Синявого мы с этого поста сгоним.

– Они, дураки, недовольны моими нововведениями, – слишком широко улыбаясь, заявил Костя, – и Чухна, и Шкилет – оба недовольны… А тебе больно, Мымрик?

– Нет, теперь ничего. Колют все время. Уколы, понимаешь, Синявый…

– Ну это уж такое дело – уколы, – вмешался я. – Это уж надо потерпеть. Терпи, Мымрик, атаманом будешь.

Как всегда в трудные моменты жизни, мы в нашем этом разговоре звали друг друга по детдомовским кличкам, а не по именам, и Гришка охотно включился в эту игру. Но слишком уж обычен и естествен был его голос, слишком уж будничны интонации. Мне вдруг почудилось, что Гришка теперь много старше нас и знает то, чего мы не знаем. Мне стало казаться, что он подыгрывает нам, как ребятишкам, чтобы не огорчать нас, чтобы мы думали, будто все остается по-прежнему.

– Нас, Мымрик, к тебе пускать не хотели, халатов сестричка не давала, – сказал вдруг Володька. – Еле у врача допросились… А там у тебя тоже был халат? Лыжникам же дают.

– Да, был. Был белый маскхалат…

– А ты видел того, который стрелял в тебя? – спросил Володька. – Это тебя из автомата?

– Да нет, не пулей! Разве вам дежурный доктор не объяснил?.. Меня осколком… А дома как у нас? Как дядя Личность?

– Дядя Личность все пьет, – с готовностью ответил я. – А к тете Ыре из жакта опять приходили, агитировали ее против Бога. Ну да разве ее сшибешь с ее позиции!

– Она и за тебя молится, – вмешался в разговор Костя. – К Николе два раза ездила.

– Теперь уже поздно молиться, – без выраженья, ровным голосом сказал Гришка. – Так уж получилось…

– Ну ничего, Мымрик, поправишься, – промолвил Костя. – Ты не горюй.

– Да я и не горюю.

Выйдя из госпитального большого здания, мы долго молча шли по длинной аллее. В морозной тишине снег звонко и грустно скрипел у нас под ногами. Здания, стоящие вдали, были как бы обведены синеватой туманной каймой.

– Ребята, Гришка умрет, – сказал вдруг Володька. – Он умрет. Я знаю, он умрет. Он умрет…

– Чего ты каркаешь! – сказал я. – Заткни плевательницу!

* * *

Трамвай пустел. Приближалось кольцо.

– Ребята, нам надо на медпункт смотаться, – сказал Костя. – Попробуем справки добыть, чтоб опоздание было уважительное. Если Валя дежурит в медпункте, она сделает. Помните, в прошлый раз она дала справки – и все сошло. Только надо болезни с умом придумать. Такие, чтоб температура не влияла.

– У меня, чур, зубы, – невнятно сказал Володька; рот у него был набит хлебом: всю дорогу он жевал свой сладкий бутерброд – с чувством, с толком, с расстановкой.

– Зубы я себе хотел взять, – огорченно протянул Костя. – Ну, ладно. Тогда у меня люмбаго. Тут поди проверь.

– Я тоже зубы хотел