Стихотворения и поэмы. Кому на Руси жить хорошо - Николай Алексеевич Некрасов

Бурмистрова кума:

— Вестимо так, Клим Яковлич,

Покуда вёдро держится,

Убрать бы сено барское,

А наше — подождет! —

«Бабенка, а умней тебя! —

Помещик вдруг осклабился

И начал хохотать. —

Ха-ха! дурак!.. Ха-ха-ха-ха!

Дурак! дурак! дурак!

Придумали: господский срок!

Ха-ха… дурак! ха-ха-ха-ха!

Господский срок — вся жизнь раба!

Забыли, что ли, вы:

Я Божиею милостью,

И древней царской грамотой,

И родом, и заслугами

Над вами господин!..»

Влас наземь опускается.

«Что так?» — спросили странники.

— Да отдохну пока!

Теперь не скоро князюшка

Сойдет с коня любимого!

С тех пор, как слух прошел,

Что воля нам готовится,

У князя речь одна:

Что мужику у барина

До светопреставления

Зажату быть в горсти!.. —

И точно: час без малого

Последыш говорил!

Язык его не слушался:

Старик слюною брызгался,

Шипел! И так расстроился,

Что правый глаз задергало,

А левый вдруг расширился

И — круглый, как у филина, —

Вертелся колесом.

Права свои дворянские,

Веками освященные,

Заслуги, имя древнее

Помещик поминал,

Царевым гневом, Божиим

Грозил крестьянам, ежели

Взбунтуются они,

И накрепко приказывал,

Чтоб пустяков не думала,

Не баловалась вотчина,

А слушалась господ!

«Отцы! — сказал Клим Яковлич,

С каким-то визгом в голосе,

Как будто вся утроба в нем,

При мысли о помещиках,

Заликовала вдруг. —

Кого же нам и слушаться?

Кого любить? надеяться

Крестьянству на кого?

Бедами упиваемся,

Слезами умываемся,

Куда нам бунтовать?

Всё ваше, всё господское —

Домишки наши ветхие,

И животишки хворые,

И сами — ваши мы!

Зерно, что в землю брошено,

И овощ огородная,

И волос на нечесаной

Мужицкой голове —

Всё ваше, всё господское!

В могилках наши прадеды,

На печках деды старые

И в зыбках дети малые —

Всё ваше, всё господское!

А мы, как рыба в неводе,

Хозяева в дому!»

Бурмистра речь покорная

Понравилась помещику:

Здоровый глаз на старосту

Глядел с благоволением,

А левый успокоился:

Как месяц в небе стал!

Налив рукою собственной

Стакан вина заморского,

«Пей!» — барин говорит.

Вино на солнце искрится,

Густое, маслянистое.

Клим выпил, не поморщился

И вновь сказал: «Отцы!

Живем, за вашей милостью,

Как у Христа за пазухой:

Попробуй-ка без барина

Крестьянин так пожить!

(И снова, плут естественный,

Глонул вина заморского.)

Куда нам без господ?

Бояре — кипарисовы,

Стоят, не гнут головушки!

Над ними — царь один!

А мужики вязовые —

И гнутся-то, и тянутся,

Скрипят! Где мат крестьянину,

Там барину сполагоря:

Под мужиком лед ломится,

Под барином трещит!

Отцы! руководители!

Не будь у нас помещиков,

Не наготовим хлебушка,

Не запасем травы!

Хранители! радетели!

И мир давно бы рушился

Без разума господского,

Без нашей простоты!

Вам на роду написано

Блюсти крестьянство глупое,

А нам работать, слушаться,

Молиться за господ!»

Дворовый, что у барина

Стоял за стулом с веткою,

Вдруг всхлипнул! Слезы катятся

По старому лицу.

«Помолимся же Господу

За долголетье барина!» —

Сказал холуй чувствительный

И стал креститься дряхлою,

Дрожащею рукой.

Гвардейцы черноусые

Кисленько как-то глянули

На верного слугу;

Однако — делать нечего! —

Фуражки сняли, крестятся.

Перекрестились барыни,

Перекрестилась нянюшка,

Перекрестился Клим…

Да и мигнул Орефьевне:

И бабы, что протискались

Поближе к господам,

Креститься тоже начали,

Одна так даже всхлипнула

Вподобие дворового.

(«Урчи! вдова Терентьевна!

Старуха полоумная!» —

Сказал сердито Влас.)

Из тучи солнце красное

Вдруг выглянуло; музыка

Протяжная и тихая

Послышалась с реки…

Помещик так растрогался,

Что правый глаз заплаканный

Ему платочком вытерла

Сноха с косой распущенной

И чмокнула старинушку

В здоровый этот глаз.

«Вот! — молвил он торжественно

Сынам своим наследникам

И молодым снохам. —

Желал бы я, чтоб видели

Шуты, врали столичные,

Что обзывают дикими

Крепостниками нас,

Чтоб видели, чтоб слышали…»

Тут случай неожиданный

Нарушил речь господскую:

Один мужик не выдержал —

Как захохочет вдруг!

Задергало Последыша.

Вскочил, лицом уставился

Вперед! Как рысь, высматривал

Добычу. Левый глаз

Заколесил… «Сы-скать его!

Сы-скать бун-тов-щи-ка!»

Бурмистр в толпу отправился;

Не ищет виноватого,

А думает: как быть?

Пришел в ряды последние,

Где были наши странники,

И ласково сказал:

«Вы люди чужестранные,

Что с вами он поделает?

Подите кто-нибудь!»

Замялись наши странники,

Желательно бы выручить

Несчастных вахлаков,

Да барин глуп: судись потом,

Как влепит сотню добрую

При всем честном миру!

«Иди-ка ты, Романушка! —

Сказали братья Губины. —

Иди! ты любишь бар!»

— Нет, сами вы попробуйте! —

И стали наши странники

Друг дружку посылать.

Клим плюнул. «Ну-ка, Власушка,

Придумай, что тут сделаем?

А я устал; мне мочи нет!»

— Ну, да и врал же ты! —

«Эх, Влас Ильич! где враки-то? —

Сказал бурмистр с досадою. —

Не в их руках мы, что ль?..

Придет пора последняя:

Заедем все в ухаб[13],

Не выедем никак,

В кромешный ад провалимся,

Так ждет и там крестьянина

Работа на господ!»

— Что ж там-то будет, Климушка?

«А будет что назначено:

Они в котле кипеть,

А мы дрова подкладывать!»

(Смеются мужики.)

Пришли сыны Последыша: