Юмористические рассказы - Надежда Александровна Лохвицкая

Одна – и это самая низкая, потому что элемент личного творчества отсутствует в ней совершенно – питается готовыми анекдотами.

Остряк такой категории остановит вас вдруг посреди серьезного разговора и деловито осведомится:

– Слышали вы новый анекдот про оконную раму?

– Я и старых-то про оконную раму не знаю!

– Ну как же вы так? Вот слушайте.

И пойдет.

Если заметит, что анекдот не понравился, расскажет второй. А если заметит, что понравился, то, повторив его два раза, расскажет десять других, а остановить его сможет разве только вторжение какой-нибудь чрезвычайной силы, если на него, например, наедет мотор в сорок лошадиных сил.

Большинство остряков рассказывают анекдоты очень плохо. Вяло, длинно – не поймешь, кончил он или еще тянет.

Или, напротив того, в самом начале принимается сам хохотать и подготовляет слушателя к чему-то необычайно смешному, так что тот непременно, узнав конец, разочаруется.

– Только-то и всего?

– Как только-то и всего? Да вы, верно, не поняли?

И он опять начинает.

Некоторые добросовестные остряки, принимаясь за анекдот, сначала расскажут конец его и подробно объяснят, в чем дело, а потом уже отпрыгнут к началу и дадут вам вещь всю целиком.

Подготовленный таким образом слушатель может засмеяться, только если он очень добрый человек, чувствующий благодарность за то, что его избавили от тяжелой работы самому разбираться в пластах анекдотической соли.

Остряки второй, более высокой категории придумывают остроты сами. Многие из них, положим, втайне принадлежат к первой категории, но тщательно это скрывают. Они питаются теми же общеизвестными готовыми анекдотами, только всегда уверяют, что приключилось это все с ними или с одним их товарищем.

Остряки второй категории любят советовать:

– А вы бы ему ответили: было светло потому, что ваша глупость сияла…

– А вы бы ему сказали…

– А вы бы ему отрезали…

Учат, учат от всей души, пыжатся, стараются… Неблагодарный труд!

Есть остряки до такой степени заковыристые, что ни один человек никогда не доберется до смысла их выдумки. Они это и сами знают и, сострив, всегда делают паузу, выжидая объяснений.

– На этого господина совершенно не довольно простоты! – говорит такой остряк и лукаво щурит глаза, чтобы показать, что он сострил, а не просто ляпнул сам не знает что.

– Что такое? – недоумевают слушатели, строят догадки, разводят руками и в конце концов смиренно просят объяснения.

– Это значит, – торжествует остряк, – что «на всякого мудреца довольно простоты», а на дурака, значит, не довольно.

И все жалеют, зачем расспрашивали.

– У этого человека никогда не будет грибоедовского произведения!

Снова все теряются.

– Очень просто! – потомив их как следует, объясняет остряк. – У него никогда не будет «Горя от ума», потому что у него нет ума, ха-ха! Неужели трудно было догадаться?

Эти остряки неприятны, потому что, беседуя с ними, кажется, будто долго и мучительно, со страшным напряжением раскупориваешь бутылку.

Последний, самый скверный, но и самый распространенный вид остряков – это остряки словами. Это те самые, которые, предлагая горчицу, говорят:

– Не желаете ли огорчиться?

Вместо «я напился чаю» – «я уже отчаялся».

Или так:

– Если ты Соня, так отчего же ты не идешь спать?

– Ваш брат разве очень колется?

– Что такое, ничего не понимаю!

– Ну да ведь вы же сами назвали его «Коля».

– Вас зовут Маня, наверно, потому, что вы так всех к себе маните.

– Вас зовут Вера, а вы меня надули!

Этих остряков часто бьют, невзирая на самые чистые и святые их намерения служить ближнему своему.

Встречаются остряки такие несчастные, такие забитые и разочарованные в своих способностях и вместе с тем с упорством поистине самоотверженной души не желающие сворачивать со своего тернистого пути, что не злобу и досаду должны они вызывать в собеседниках, а тихое умиление и восторг перед своим подвигом.

Я часто видела таких остряков.

Помню, как один из них, большой, толстый человек, входя в комнату, робко озирался, отыскивал кого-нибудь попроще, одетого похуже, с лицом подобрее, подсаживался к нему и без всяких предисловий говорил:

– У одного господина спросили: любит ли он детей… и т. д.

Окончив с этим анекдотом, принимался без всякой паузы за другой.

Он не ждал ни смеха, ни одобрения, говорил вполголоса, почти шепотом, чтобы его не услышали другие, злые и гордые, и не поколотили бы.

Бедный, кроткий, безыменный благотворитель. Я говорю «безыменный» потому, что даже хозяйка дома не помнила его имени, так как много лет подряд называла его просто «этот толстый дурак с анекдотами».

Теперь, когда я обдумала все, я даю торжественное обещание смеяться на все шутки, остроты и анекдоты, хотя бы это стоило мне здоровья и даже жизни.

И если разрешит начальство, осную общество покровительства неудачливым острякам, где будут выдавать пособия и страховать на случай переутомления и увечья этих великих духом и бескорыстных благотворителей.

Лень

Как-то мелькнуло в газетах известие, что кто-то открыл микроб лени и что будто даже собираются строить специальный санаторий для лентяев, где их будут лечить прививками, инъекциями, а в трудных случаях – удалением какой-то железы, которая развивается у лентяя внутри, под самым носом.

Если все это верно, то это ужасно!

Это будет последняя несправедливость, выказанная человеком по отношению к лени.

Человек в ослеплении своем оклеветал это лучшее свое природное качество, отнес его к разряду своих недостатков и клеймит матерью пороков.

Когда Господь проклял Адама, Он сказал, что тот будет трудиться в поте лица.

Если бы Адам был человеком прилежным, он только усмехнулся бы:

– Трудиться в поте лица? Да что же можно иметь против такого приятного занятия? Это вполне соответствует моей натуре, и без всякого проклятия я предпочел бы это времяпрепровождение всякому другому!

Но не усмехнулся Адам и не обрадовался, а упал духом, и проклятие Господне было действительно наказанием, потому что поразило его в самые глубокие основы его существования – в его лень.

Не будь человек лентяем, на этом бы все и кончилось. Ковырял бы землю ногтями и получал бы от нее тернии и волчцы.

Но вот уже в пятом поколении родился первый лентяй Фовел, который сказал:

– Не хочу рыть землю руками. Мне лень. Нужно что-нибудь придумать, чтобы меньше трудиться и больше получать.

И выковал первую лопату.

Следующему лентяю показалось, что и лопата отнимает слишком много силы.

– Лень!

И припрег на помощь лошадь.

Когда был придуман паровой двигатель – это был светлый праздник для лентяев всех стран.

– Ну, теперь кончено! – ликовали они. – Довольно мы потрудились. Пусть теперь машина за нас поработает. А мы пока