Невьянская башня - Алексей Викторович Иванов

Пролог

— Нашу башню называют падающей, и это неправильно, — сказала Елена Сергеевна. — Посмотрите сами, ребята: какая она? Отсюда хорошо видно.

Шестиклассники — два десятка мальчишек и девчонок — дружно затихли, пристально вглядываясь в башню. По долгому опыту работы экскурсоводом Елена Сергеевна знала: получив такое задание, группа всегда затихала — хоть детская, хоть взрослая. С площадки у памятника Никите Демидову и Петру Первому открывалась «классическая» панорама башни и собора.

— Башня кривая! — наконец догадался серьёзный мальчик в очках.

— Ну, не кривая, а изогнутая, — улыбнулась Елена Сергеевна.

— Сам ты кривой, Данилов! — заявила рыжая девочка.

— Отцепись, Набатова! — спокойно ответил мальчик в очках.

Сочно зеленела трава подстриженных газонов, сияли купола собора, блистал мелкой рябью широкий пруд. В синеве неба носились и верещали стрижи. В яркий июльский полдень башня слепила идеальной белизной штукатурки. Но усилием воображения её можно было как бы извлечь из туристического глянца, и посреди современности башня внезапно обретала себя — обретала сказочную и узорочную мощь гулкой демидовской старины, когда прекрасное было нерасторжимо с беспощадным.

— Вот представьте, ребята, — предложила Елена Сергеевна, — сначала у башни построили нижнюю часть, простую, прямоугольную, и она сразу начала потихоньку заваливаться. Кто знает, почему такое возможно?

— Земля тонкая, — сказал Данилов, мальчик в очках. — Под ней речка.

— Правильно!.. Тогда строители укрепили фундамент сваями, и верхнюю часть башни возвели уже так, чтобы она вернулась к вертикальной линии. Башня получилась одновременно и наклонной, и выгнутой. Зато никуда не падает. Вот те верхние этажи — которые фигурные, с арками, — они на один бок осажены, словно башня суставчатая. А шпиль — смотрите — уже прямой!

На острие шпиля сверкали флюгер и шипастая звезда громоотвода.

— Похоже на бамбук, — авторитетно заметила рыжая девчонка.

Елена Сергеевна ладонью заслонила глаза от солнца.

— Вдумайтесь, ребята: башне триста лет! Три века люди восхищаются ею, но не могут разгадать всех её загадок! А вдруг вы их разгадаете, а?

Школьники приехали из Екатеринбурга, из летнего городского лагеря. Автобусы с туристами шли в Невьянск один за другим; следовало соблюдать график движения, чтобы экскурсии не сталкивались. К памятнику Петру и Демидову издалека уже приближалась новая группа.

— Пойдёмте, — позвала школьников Елена Сергеевна.

Школьники послушно потянулись за ней по дорожке.

— С нашей башней связано много таинственных историй, — на ходу рассказывала Елена Сергеевна. — Будто бы зодчего сбросили с вершины вниз, чтобы он никому больше такой же башни не построил. Будто бы в стены Демидовы заживо замуровывали бунтовщиков. Будто бы в подвале сидели пленные мастера и чеканили фальшивые серебряные деньги, а когда явилась проверка, Демидовы затопили подвал вместе с людьми водой из пруда…

— Круто! — изумились школьники.

— А вампиры в башне были? — спросил Данилов.

— Сам ты вампир! — тотчас ответила ему рыжая Набатова.

— Может, и были, — не стала спорить Елена Сергеевна.

Дети должны запомнить, что башня — волшебная. Со всем остальным они разберутся потом, когда повзрослеют.

И экскурсия продолжалась в привычном порядке. Сначала — на нижний этаж башни: он был оформлен под каземат, в котором свирепый Акинфий Демидов держал пленника на цепи. Потом — на крыльцо с гульбищем. Потом — в палаты второго этажа с экспозицией. Затем самая волнующая часть башни: внутристенная лестница, узкая и зловещая, и камора с пробирным горном. После каморы — опять на гульбище и по винтовой чугунной лесенке — на кровлю палат, в тёмное пространство со скрещением чугунных стропил над головой. Снова по винтовой лесенке, и дверь в столп. Дальше — три этажа столпа с деревянными перекрытиями. Верхний этаж — Слуховая комната.

— А здесь, ребята, существует удивительный акустический эффект. — Елена Сергеевна вновь собрала школьников вокруг себя. — Если в одном углу тихо-тихо прошептать, то в противоположном углу можно услышать шёпот, а тот, кто будет стоять посерёдке, не услышит вообще ничего. Звук словно бы течёт по углу стен и свода и огибает центр помещения. Проверьте сами.

Эта забава всегда увлекала экскурсантов. Елена Сергеевна терпеливо ждала, когда школьники наиграются в переговоры через комнату. Последним в угол ткнулся ухом серьёзный Данилов. Рыжая Набатова прошептала ему:

— Данилов — дурак!

Данилов повернулся лицом в угол и ответил:

— Набатова — дура!

— Ну всё, хватит, — сказала Елена Сергеевна и задвинула в угол заранее приготовленный стул: так экскурсоводы преграждали доступ к развлечению. — А теперь поднимайтесь на следующий этаж. Там будет часовая камора. Вас встретит наш музейный специалист Владимир Михалыч, он покажет уникальные часы-куранты, они ровесники башни. И не толкайтесь, ребята.

Сама Елена Сергеевна не стала подниматься дальше. Возраст уже не тот — бегать по всем лестницам. Надо отдохнуть. Михалыч и один справится.

Без гостей Слуховая комната словно раздвинула стены. Детские голоса звенели уже где-то высоко, за проёмом в своде. От окошка по дощатому настилу тянулась широкая солнечная полоса. Елена Сергеевна подошла к чугунному подоконнику. Ей нравилось рассматривать Невьянск сверху.

Гладь пруда, зелень деревьев, крыши, улицы, машины, синие леса на горизонте… Мирная провинциальная пастораль. Но ухоженной и нарядной была только мемориальная зона — парк, собор, башня, музей, памятник и набережная. А сам старинный Невьянск был обычным райцентром: асфальт с дырами, скромные пятиэтажки, облупленные особняки, небогатые магазины, деревянные дома с подворьями, кусты, штакетник, гаражи… Захолустье.

У Невьянска всё осталось в прошлом. Промышленная мощь, сиятельные хозяева, дымы над трубами, толпы мастеровых, прославленные иконописцы, искусные ремесленники, самоцветы, золотые лихорадки, вера в прогресс… Даже знаменитый завод, в общем-то, умер: его обнесли глухим забором, как заброшенное кладбище. И неизвестно, откуда взять силы для будущего.

Елена Сергеевна отошла от окна и устало опустилась на стул в углу Слуховой комнаты. Она знала, что сейчас произойдёт. Экскурсии на башню она водила уже много лет, но никогда и никому не рассказывала о Голосе. Это была её личная тайна, вернее её — и Невьянской башни.

И звук приплыл по каменной грани, как невидимый ручей, и в тишине палаты зашевелился повелительный и гневный шёпот:

— Выпусти меня!

Глава первая

Под собственной звездой

Там, на Руси, ему было тесно, ему было душно. В Питербурхе — грязь на мостовых, коллегии, гулкие канцелярии, обсыпанные пудрой букли пышных париков, генералы и тайные советники с восковыми старческими лицами, не знающими ни солнца, ни ветра, и перстни на трясущихся пальцах, и позолота шитья на камзолах, и ордена ни за что, и вкрадчивые голоса секретарей, и вязкое ожидание бумаг. А в Москве — осетрина и водка, торговые ряды, повытья, колокольные перезвоны, тараканы, крики лоточников, необоримый послеобеденный сон, тугие купеческие животы… Пешком нельзя — только в карете. Без копеечки и дверь не отворят. Ничего напрямую: всё на ушко, всё с подмазочкой, всё через кума или свояка, и везде — враньё, пустые обещания и секреты… Что делают все эти люди? Да ни шиша не делают. Только гребут под себя взятки, звания, вотчины. Жрут чужое, пьют чужое, спят на чужом.

А здесь его душа разворачивалась вместе с пространством, и не было ни преград, ни пределов. Санная дорога плавно взбиралась на пологий склон Дарьинского увала, и с высоты он видел над искристо заснеженными лесами вытянутые волны Весёлых гор — гряда за грядой, гряда за грядой. Где-то сзади беззвучно лучилось мёрзлое солнце декабря; святой иконной лазурью сияло необъятное небо. Далёкие таёжные хребты словно застыли в стекле неподвижным накатом, но глаза не могли уловить их переменчивости. Какие они, те хребты, на цвет? Просто белые? Или голубые, как чистый лёд? Или дымчатые, будто бы тускло-прозрачный камень-скварец? Или золотистые в столь яркий полдень? Или по-девичьи розовые на холоде? Что ж, он и про землю-то эту ещё до сих пор не понял: злая она и нелюдимая — или просто любовь её такая потаённая?

Обоз стремительно катил по дороге, словно уносился от погони, а он лежал в удобной кошёвке, в куче мягких шуб, и сверху