Латгальский крест - Валерий Борисович Бочков
– Мамаша его, – Арахис кивнул в сторону путей, он говорил негромко, – в штопор вошла. По-черному. У сверхсрочников в общаге керосинит…
– По-черному, – повторил Женечка Воронцов. – Они ее там, как сидорову козу… Сверхсрочники…
– Заткнись, а! – перебил его мой брат.
– А что? Батя по телефону…
– У баб такое бывает, с горя… – Сероглазов, морщась, затянулся и ловким щелчком стрельнул чинариком в заросли крапивы. – Психика у них херовая. У нас в Потсдаме у одной врачихи ребенок умер, так она после всю эскадрилью…
– С горя? Да? – Валет зло сплюнул. – Еще один доктор, твою мать! Из Потсдама! Если хочешь знать, я сам в Германии родился…
– В Германии? Да ну! – Сероглазов вскочил на колени. – В Германии он родился! И в пеленках оттуда уехал! А я пять лет в Германии жил! Пять лет, в Дессау – три и в Потсдаме – два! Если хочешь знать, у меня там даже немка была. Баба взрослая, из обслуги! Понял!
– Сопли тебе утирала, да? – Валет уже стоял на коленях. – Немка! Как звали немку? Как звали?
Сероглазов открыл рот и растерялся.
– Врешь! – радостно заорал брат. – Врешь все! Немка…
– Мужики! – Арахис рычащим басом перекрыл ругань. – Кончай базланить! «Балтика» на подходе – давай жребий тянуть!
Все сразу успокоились. Брат достал из кармана коробок, вытащил оттуда шесть спичек. Обломал у двух концы.
– Только не ты! – буркнул Сероглазов. – Ты жухаешь. Пусть Чиж!
– Как тут сжухаешь, Серый? – возмутился брат. – Ну как?
– Ладно, отдай! – покровительственно пробасил Арахис. – Чиж, давай!
Я сложил спички, выровнял, закрыл левой ладонью правую. Из моей руки торчало шесть одинаковых коричневых головок.
– Ну? – Я протянул Сероглазову. – Давай, Серый.
Он вытянул длинную. Безмятежно сунул ее в рот, закусил.
– Следующий?
Женечка протянул руку, но Валет опередил его. Он выдернул короткую.
– Ага! – выкрикнул торжествующе. – Ну, кто со мной?
Меньше всего мне хотелось оказаться на рельсах с братом. – Женечка, тяни. – Я повернулся к Воронцову.
Тот пристально разглядывал серные головки спичек, что-то бормотал. Колдовал – наверное, состязаться с Валетом ему тоже не очень хотелось. Я сидел спиной к железной дороге. С востока донесся шум поезда, потом далекий гудок.
– «Балтика»? – оживился Валет.
– Рано. – Сероглазов по-взрослому вскинул руку с часами. – Четыре ноль два. Товарняк какой-то…
– Женечка! Не томи! – Арахис прохрипел надсадным разбойничьим басом.
Шум нарастал, поезд приближался.
Женечка ухватился было за крайнюю спичку, но, передумав, вытянул из середины. Длинную. Он выдохнул и заулыбался. «Вот дьявол», – пробормотал я про себя. Женечка, словно подстреленный, раскинул руки и медленно упал навзничь в траву. Локомотив загудел снова. Теперь уже можно было различить перестук колес. Я протянул спички Арахису.
Арахис выпучил глаза и скроил зверскую рожу. Черный как жук, он уже был волосат везде, где только можно, даже на спине. Его мамаша, гарнизонная красавица радикально гнедой масти, со вполне предсказуемой кличкой Кармен – на концертах самодеятельности в Доме офицеров она утробным контральто пела цыганские романсы, аккомпанируя себе на гитаре с алым бантом, – сумела передать сыну лишь окрас, все остальное досталось от отца – хохла Головятенко, круглолицего амбала, похожего на циркового борца.
– Тяни! – крикнул я, стараясь перекрыть шум приближающегося поезда.
Локомотив снова загудел.
– Ну что там… – Валет привстал, вытянул шею.
Его глаза расширились. Просто как в мультфильме, когда у кого-то от ужаса глаза превращаются в две тарелки. Я обернулся. Состав – длиннющий товарняк – был совсем рядом. Гудок истерично завывал – с промежутками, точно машинист сошел с ума.
На рельсах стоял Гусь. Он стоял спиной к поезду, тощий и черный, как стручок. Наклонив голову, он закрывал лицо ладонями.
Валет – он уже поднялся на четвереньки – с места рванул к путям. Так срывался соседский боксер Дюк, когда ему бросали теннисный мяч. Мы все замерли. Не знаю, кричал ли кто-то, адский рев сирены и гром колес перекрывали все.
Локомотив, старый электровоз со звездой во лбу и хищным оскалом стальной решетки – я даже разглядел лицо машиниста, – был метрах в десяти. Валет подлетел к рельсам и, схватив Гуся в охапку, отпрыгнул назад. Они покатились с насыпи. Над ними, громыхая и звеня, понеслись вагоны, груженные лесом. Толстые стволы рыжих сосен были стянуты ржавыми якорными цепями.
Валет что-то орал – грохот заглушал крик, – сидел верхом на Гусе и наотмашь бил того по лицу. Бил и орал. Втроем – Арахис, Сероглазов и я – нам удалось оттащить Валета. Лицо Гуся было разбито в кровь. Его губы повторяли одно и то же слово. Лесовоз наконец кончился, и я услышал: «Не хочу».
Арахис опустился рядом. Приподнял Гуся, по-медвежьи ухватив за плечи. Мотнул головой нам, мол, отойдите. Гусь был похож на тряпичную куклу. Мы отошли.
Все это время Женечка, закрыв рот ладонью, стоял на коленях в траве.
Валет разбил костяшки; он пососал кулак, зло сплюнул в траву красным. Сероглазов из внутреннего кармана куртки достал пачку «БТ», протянул Валету. Тот замешкался, потом вытянул сигарету. Прикурил – я заметил, как мелко дрожит огонек его спички. Затянулся, выдохнув облако дыма, затянулся еще раз и протянул сигарету Сероглазову. Тот взял.
– Моника… – сказал Сероглазов, жадно затягиваясь.
Брат не понял, вопросительно взглянул.
– Моника, – повторил Серый, выдохнув дым, – немку ту звали. Моника.
6
Зима обрушилась на Кройцбург внезапно.
Весь октябрь лил дождь, а в субботу ночью вдруг ударил мороз, да еще какой – минус пятнадцать. На рассвете повалил снег, мохнатый и крупный – с кулак. Он падал медленно, казалось, даже медленнее, чем ему положено по закону всемирного тяготения. Еще мне казалось, что город плавно погружается в какую-то белую бездну – мягкую и сонную. Исчезли звуки, пропал цвет. Ведь белый – это не цвет, это отсутствие цвета.
Парк за замком стал плоским. Деревья бледнели, постепенно сливаясь с небом. Потом пропал замок. Шпиль с железным флюгером какое-то время волшебно висел в воздухе, после растворился и он.
Я подумал, что если бы Бог существовал на самом деле и был действительно добр к людям, то именно так и выглядел бы конец света – ласково, пушисто и тихо. Без грохота и блеска молний, без разверзшихся могил и прущих оттуда толп мертвецов, без яростных архангелов с мечами и трубами. И уж
