Книга Гусыни - Июнь Ли

Я объяснила, что уезжаю всего на один день. Мы с месье Дево собирались успеть на ранний поезд, а вечерним вернуться обратно.

Жан то ли не понял меня, то ли просто потерял интерес. Он закрыл глаза, и я посмотрела на его бледно-голубые веки. Когда я пришла за посудой, он выпил полстакана молока, а хлеб и суп оставил нетронутыми.

– Обязательно возвращайся, – сказал он перед тем, как я снова вышла из комнаты.

– Конечно, вернусь, – пообещала я.

Его слова показались мне странными, но в Германию, где он пробыл вдали от нас три года, его привело долгое путешествие на поезде. Возможно, он думал, что останется в плену навсегда, но поезд, который его увез, вернул его обратно к нам. По крайней мере, он умрет дома.

На следующий день мы выехали рано утром. Я ездила на поезде всего два раза – на школьные экскурсии. Поезд до Парижа был длиннее и шел быстрее, хотя деревянные скамейки оказались более грязными и облупившимися, чем в медленных местных составах.

– Внимательно наблюдай за людьми и помалкивай, – сказал месье Дево, когда мы уселись друг напротив друга у окна. – Мы хотим, чтобы люди видели маленькую деревенскую девочку, которая мало что знает о мире, но написала книгу, руководствуясь своей интуицией.

Я смотрела в окно на поля и дороги, на церковные шпили, на дома с огородами, на мосты через каналы и реки – все это ожидало наступления нового дня. Я могла бы родиться в любой из этих деревень. Я все равно была бы собой, но не познакомилась бы с Фабьенной. От этой мысли по спине побежали мурашки, как накануне вечером, когда я смотрела на тонкие веки Жана, глаза под которыми оставались неподвижными. Если бы он открыл их, то поймал бы мой глупый взгляд, но он не открывал и не видел ничего, кроме беспросветной серости, которую видят слепые. Как ужасно было бы быть Жаном или родиться в мире без Фабьенны.

– Аньес, ты поняла, что я сказал? – спросил месье Дево.

– Что такое интуиция? – спросила я. – Что такое моя интуиция?

Он пожал плечами.

– Не думаю, что тебе следует задавать этот вопрос, – ответил он. – Девочка с хорошей интуицией знает, когда говорить, а когда молчать.

– А я и молчала, – возразила я. – Это вы не оставляли меня в покое.

– Ты не молчала. Ты притворялась мертвой.

Мне захотелось рассмеяться ему в лицо, как поступала Фабьенна. Неужели он только сейчас понял, что я с самого начала притворялась мертвой, когда мы с Фабьенной проводили с ним время? Месье Дево был невысокого мнения обо мне. Я это видела. Из нас двоих он разговаривал только с Фабьенной. Я задавалась вопросом: возможно, он предпочел бы, чтобы на книге стояло ее имя; возможно, он выбрал бы путешествовать с ней. Так или иначе, ему приходилось выполнять ее план. Мне стало его жаль. Я делала все, чего хотела Фабьенна, но так уж у нас было заведено: я никогда не спорила с ней, а она никогда не считала других девочек достойными своей дружбы. Месье Дево, вооруженному философией и поэзией, тоже приходилось делать то, чего она хотела. А все потому, что он был слабым человеком, лишенным воображения.

Месье Дево достал сигарету и постучал ею по моей руке.

– Излишне говорить, что бо́льшую часть бесед тебе следует предоставить мне, – сказал он.

– Можно мне сигарету?

– Конечно нет.

Я улыбнулась, чтобы показать ему, что заранее знала, каким будет ответ, и совсем не обижаюсь. Давным-давно, когда Джолин была еще жива, мы с Фабьенной украли у нее сигарету. Нам ужасно не понравился вкус.

– Погоди-ка, – сказал он. – Улыбнись так еще раз.

Мое лицо застыло, а потом я ухмыльнулась.

– Теперь ты и впрямь похожа на идиотку, – заметил он. – Улыбнись как раньше. Напусти на себя вид.

– Какой вид?

– Загадочность, скромность, кокетство.

Я понятия не имела, о чем он говорит, поэтому только пожала плечами, отвернулась и стала смотреть на поле за окном. Месье Дево был груб и смешон, но таковы все взрослые, и мне не составляло труда их терпеть. Мы с Фабьенной дружили не просто так. Только позже, когда я познакомилась с другими девочками и узнала своих племянниц и племянников, я поняла, что нас с Фабьенной объединяло нечто, нечасто доступное детям (да если уж на то пошло, и взрослым). Ни одна из нас не испытывала к родителям ни сильной любви, ни сильной неприязни. А мир состоял из людей, которые мало чем отличались от наших родителей, поэтому вполне естественно, что ни одна из нас ни к кому не испытывала ни сильной любви, ни сильной неприязни. Мы держались друг за друга, и долгое время этого было достаточно.

♦

В Париже я улыбалась сначала месье Перре, другу месье Дево, а затем мужчинам, с которыми они возили меня знакомиться в разные издательства. Мать разрешила мне надеть самое нарядное платье, из розовой шотландки, с круглым воротником и рукавами, туго застегнутыми на пуговицы. Оно было у нее еще до замужества, а на мне висело.

Один из мужчин, с которыми мы познакомились в издательстве, долго смотрел на меня и спросил месье Дево, действительно ли я написала книгу сама. «Ну конечно», – сказала я, прежде чем месье Дево успел ответить. Это был первый раз, когда я заговорила, не считая приветствий.

Мужчина попросил месье Дево и месье Перре подождать в его кабинете, а меня отвел в другую комнату.

– Вот, – сказал он, пододвинув ко мне лист бумаги и карандаш. – Я собираюсь выкурить сигарету. Пока я буду это делать, ты напишешь для меня абзац.

– О чем? – спросила я.

– О чем хочешь, – ответил он. – Нет, давай уточним: о мужчине, курящем сигарету.

Это было испытание, которое я не могла провалить. Я смотрела, как он чиркнул спичкой, и его чисто выбритое лицо приобрело более теплый оттенок в отсветах маленького колеблющегося пламени. Я взяла карандаш и недолго думая начала писать. Единственное, что придавало мне уверенности, – это мой почерк. Даже месье Дево, который был обо мне невысокого мнения, однажды сказал: никто не ожидал, что девочка вроде меня будет так писать.

Позже, в поезде, когда мы ехали домой, месье Дево спросил меня, что я делала в комнате с тем мужчиной, и я ответила, что мы говорили о том, как я сочиняю рассказы, а еще этот мужчина хотел убедиться, что я умею писать на правильном французском. Я записала то, что он продиктовал из книги на полке, сказала я. Нет, я не помню, из какой книги, но он сказал, что