И берег Вычегды родной (сборник) - Евгений Иванович Шашурин

На первом же уроке учительница Анна Михайловна стала спрашивать стихотворение.

Дошла очередь и до Лёньки. Он уверенно вышел к доске, встал, заложив руки за спину. Расправил свои худенькие плечики. Окинул взглядом сидящих за партами ребят. Немного помедлил, после чего назвал автора стихотворения и начал:

В поздний вечер буря

за окном шумела.

Мать, качая сына,

тихо песню пела…

Лёнька запнулся и замолчал.

«Забыл!» – пронеслось в его голове. Он перевёл взгляд на учительницу.

– Что, Лёнюшка, забыл стихотворение? – ласково спросила она.

Лёнька весь напрягся и с досадой в голосе выпалил:

– Эх, Анна Михайловна, кабы, бл…дь, утром не эти лапти, – он взглянул на свои размотавшиеся онучи, – рассказал бы на пятёрку! – И, резко махнув рукой, опустив голову, отправился к своей парте…

Бабушки-вилежанки

То, что вилежане – народ остроумный, довелось убедиться в поезде «Котлас – Ленинград». Уложив вещи по полкам и заняв своё боковое место в плацкартном вагоне, я стал смотреть в окно на вокзальный перрон, по которому спешили к поезду пассажиры и сновали провожающие.

В вагоне было шумно, суетливо и тесно. Мой слух привлёк знакомый с детства говор на северном диалекте, непривычный для современного уха. Я оторвал взгляд от окна, посмотрел в сторону, откуда слышалась местная говоря, и увидел двух бабушек. Одна – высокого роста, сухощавая, вторая – маленькая и полная. Было видно, что бабули нечастые пассажиры в поездах, и такое скопление людей для них непривычно. Идя вдоль вагона, ворочая туда-сюда большими чемоданами и котомками, перевязанными для надёжности бельевой верёвкой, они громко, с присказками, переговаривались.

Дойдя до нужного им купе, остановились и поздоровались:

– Здравствуйте, люди добрые, попутчики скорые.

И принялись распределять свою поклажу. Молодой человек с нижнего места был, похоже, не очень рад таким соседям. Когда бабка попросила положить один из узлов вниз под сиденье, он попытался что-то возразить. На что небольшого росточка бабуля с открытым широким улыбающимся лицом заявила:

– Кто друг другу помогает, тот врага одолевает, помни, милок.

Парень что-то неразборчиво буркнул в ответ. Потихоньку бабули разобрались с вещами, разложив их, повесили пальто и, накинув пуховые платки на плечи, присели. Изучив свои билеты более внимательно, выяснили, что одно место у них верхнее. Высокая разочарованно сказала:

– Оказывается, Веруня, неудобно не только штаны через голову одевать, но и скакать по полкам, что белка по ёлкам.

Немного помолчав, бабушка обратилась к молодому человеку, сидевшему у окна:

– Слушай, милок, пожалей старуху, уступи мне своё место! Не всё равно мне на восьмом-то десятке ползать вверх-вниз…

Парень, не желая общаться с напористыми бабками, сказал категорически:

– Нет! – и отвернулся.

Соседи стали уговаривать его уступить место, но молодой человек оставался непреклонен. Бабуля вздохнула:

– Ладно, паренёк, не надо мне твоё место. Только, знаешь, я, когда ночью ссеть захочу, спускаться не буду, прости, если что…

Громкий хохот прокатился по вагону. Парень вскочил с места, схватил свою сумку и бросился бежать в сторону купе проводников. Вскоре после отправления поезда подошёл проводник. Проверил у всех билеты, разложил по ячейкам в планшет и определил нижнее место за острой на язык бабулей.

– А где же милок, который утёк? – спросила она.

– Милок, что утёк, – проводник улыбнулся, – поедет в другом купе.

– Ну и слава богу! – сказала бабушка. – Спасибо тебе, мил человек, теперь дорога – хоть кубарем катись.

Потихоньку все познакомились. Выяснилось, что бабушки из Вилегодского района едут в Ленинград к дочерям. Попутчицы попались весёлые, знающие много прибауток и частушек, да ещё и проговаривали их певуче на северном диалекте Сольвычегодского уезда, что наполняло душу теплом и воспоминаниями из детства.

Улика

Послевоенные сороковые годы были трудными и голодными, особенно для села, которое не получало продовольственных карточек. Деревня, прошедшая в годы войны через изнурительный труд, тяжесть которого пронесли на своих плечах женщины и подростки, с трудом приходила в себя. Не хватало хлеба, а о мясе, яйцах, молочных продуктах приходилось только мечтать.

Крестьян обложили государственным налогом на продукты. Люди отдавали практически всё, что сами производили в своих небольших хозяйствах. Были ужесточены законы о добыче дичи в лесах, а за отстрел лося грозила уголовная ответственность, вплоть до лишения свободы.

На весь Вилегодский район, население которого насчитывало в то время около тридцати тысяч, не считая спецпоселенцев и вербованных, приходилось около десяти милиционеров во главе с капитаном милиции Казанцевым.

Располагалось районное отделение в селе Ильинско-Подомское, в старом двухэтажном здании, сильно покосившемся, которое было подпёрто со стороны реки Виледи несколькими сосновыми кряжами.

В один из сентябрьских дней в районный отдел поступил сигнал из деревни Кондаково (местечко Селяна), что в лесу найдены останки убитого лося.

Начальник отдела капитан Казанцев дал задание старшине милиции, участковому Мирону Степановичу, выехать на место, провести расследование и найти преступника.

Мирон, участник войны, статный, хорошо сложенный, в милицейском кителе, синих галифе, в высоких хромовых сапогах, всегда начищенных до зеркального блеска, и в фуражке с красным околышем, был уважаемым человеком на Виледи и единственным на весь район участковым.

До Селян около шестидесяти километров, техники никакой, но в распоряжении отделения были четыре справных лошади тёмной масти, упитанные, высокие, за которыми ухаживала Александра Константиновна Меньшакова.

Получив в конюшне жеребца и мешочек овса для него, Мирон лихо запрыгнул в седло и поскакал в Селяна. В деревню добрался ближе к вечеру, когда уже смеркалось.

Остановив лошадь около одного из домов, Мирон Степанович решил зайти, чтобы поинтересоваться, не слышал ли кто об убитом лосе, а может, кто и видел.

Поднявшись по крыльцу, зашёл в сени большого дома и сразу почувствовал аппетитный запах варившегося мяса. Проголодавшийся, уставший да и давно не евший свежего мяса, Мирон с особой остротой воспринимал запах готовившейся пищи.

Вдруг он увидел в углу сеней два обрубка от передних лосиных ног. Моментально сообразив, что попал туда, куда и надо, он быстро подобрал культи, сунул их в мешок. Немного помешкав, постучал в дверь и зашёл в избу.

За столом, дожидаясь ужина, сидело большое семейство во главе с хозяином. Он был очень удивлён визиту участкового, но, обменявшись приветствиями с гостем, пригласил его пройти к