Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

хочу к ажанам). Так, слушаю. По национальности кто она будет? в смысле — кто? Венера? То есть Афродита, чтобы вас не путать. А вы как думаете? Нет, не француженка. Она вообще-то — богиня. Но в общем… ну да, поскольку родилась у острова Кифера, а волны вынесли ее на Кипр… ну, в общем, вы правы, если они приземлили ее здесь и называли Киприда, значит, у нее есть нация. Сдаюсь. Гречанка. И откопали ее на греческом острове Мелос. Но тут своя тонкость. Понятно, что вы запутались, поскольку сами греки изрядно запутались в этом вопросе и нас попутали. Поскольку тоже все о любви думали, ну и, значит, об Афродите — кто она все-таки будет, и пришли к выводу, что их две. Одна, для всех, Афродита Пандемос, ну то есть, скажем, всенародно-общеупотребительная, а все какие имеются в виду? Само собой, все — это греки. Остальные вообще никто, хотя они и есть. Рабы же есть, правильно, хотя они никто, верно? А то было и так, что греку грек — никто. Грек греку — метек. То есть афинянину спартанец никто и наоборот. Поскольку чужеземец — вне закона. Убить его — это в принципе неплохо. Где-то недурно. Метека жалеть — только портить. И Никто свободно мог загреметь в рабы у Всех. Это вам не англичанин в Нью-Йорке. Да, а другая, не для тех, кто — Все, но и не для тех, кто — Никто, а для… для Не-всех, она звалась — Афродита Урания, то есть Воздушная, Небесная, эта непонятно какой нации. Небо же надо всеми встает, верно? (да, надо всеми встает… кому Бог подает).

Да. Мы пойдем сейчас на этот холм, на холм мучеников или свидетелей, потому что мученик за Христа это и есть свидетель истины, и этот холм так и называется Мон-Мартр, гора свидетелей. Здесь за веру во Христа обезглавили в 250 году епископа Сен-Дени, святого Дионисия или, по-нашему, Дениса, и еще двоих священников. Как церковь называется? Сакре-Кёр. Еще раз? Сакре-Кёр. Еще раз? Все равно Сакре-Кёр. Хоть пытайте — что я могу сделать. Не могу же изменить название из-за того, что его трудно запомнить. Что значит? Вот это вопрос по существу. Святое Сердце Христово. Которое Ему пронзили за всех нас, а точнее — все мы, и продолжаем пронзать каждую минуту, мучители Того, Кто один нас только и любит, Нет бы нам помучить кого другого, кто нас не любит. Ведь никто нас по-настоящему не любит, никому из нас другой никто из нас не нужен, а Ему нужен… Беда только в том, что, согласно Ему же, кого бы мы ни мучили, даже нашего заклятого врага и к тому же последнего гада, мы на самом деле снова и снова мучаем — Его… Нравится? Очень? А мало кому нравилась, когда построили, потому что ни на что не похожа, из-за того, что похожа на все сразу, я потом объясню, на что непохожа тем, чем похожа, когда поднимемся и войдем. Один только авангардист Аполлинер ею восхищался. Поэт-модернист защитил храм Божий в стиле эклектики, странно, правда… но я лично думаю, тут дело в польской его крови. Поляк — он сначала поляк, а потом уж авангардист там или кто. Костел для него — это костел, а потом уже все остальное. Да, дождь. Да, проливной. Так это-то и прекрасно. Вы хотели увидеть классический Париж? Вот это и есть классика, когда заливает за ворот. В дождь Париж расцветает, как серая роза. Кто это написал? Неверно. И не он. Нет, и не я, куда мне. Правильный ответ: какая разница кто. Важно что. Кто бы это ни написал, он сказал чистую правду. Эта правда согреет нам душу, когда мы полезем на холм. Да, холм крутой. Потому на нем и засели коммунары, что высотку защищать легче, чем взять. Но мы с вами возьмем. Мы и не то брали. Что нам 130 метров? Вперед — и с песней.

Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Дахау евреям отдать!

В этом розовом доме жил Морис Утрилло. Он писал Монмартр и больше ничем не занимался. Если не считать того, что пил, как лошадь, но это не занятие, это вредная привычка. Он был внебрачный сын художницы Валладон. Она была женщина с вредными привычками. Имела ли она понятие, что сыновья бывают от брака — или только от мужчины? Понятия не имею, друзья мои. Тут жила Далида. Деревня, да? Зеленая заплетень. А ей нравилось тут жить. Она покончила самоубийством. Вредные привычки? Какие-нибудь были наверняка, но какие именно — не скажу, врать не буду. Значит, разонравилось тут жить, правильно. Пошли дальше. Тут на улице Лепик 54, полтора года жил Ван Гог у своего брата Тео. Он был нездоров душевно. Я тоже не совсем здоров душевно, и как раз почему-то сегодня опять это чувствую, но к делу это не относится. Он и пил, и курил, и заключил этот ряд вредных привычек самоубийством. Да, еще отрезал ухо. Как кому? Чужого уха он бы и мухе не отрезал. Себе, нелюбимому. А вы бы что сделали? Что-то надо было отрезать. Что-то в нем было лишнее. Когда у человека всего не хватает, это знак того, что в нем самом что-то лишнее. И вообще — бывали в Арле? Рассказываю: Прованс. Температура в тени 35. Человек каждый день встает, напивается абсента… абсент — друзья мои, это полынно-анисовая настойка, если вам интересно знать, мне самому интересно, дело в том, если кто читал у Ремарка в «Арк де Триумф», эту дрянь в 20-е запретили, от нее начались проблемы у мужчин, то есть у мужчин проблемы начались гораздо раньше, но в 20-е годы XX века поняли: все дело в абсенте, и запретили. А сейчас вновь разрешили, наверное, потому, что виагра, да не путайте же меня, при чем тут фуа гра, та пишется раздельно, мужские проблемы решила, наконец, раз навсегда, и я вчера с удивлением обнаружил абсент в супермарше «Монопри», так вот, градусов в нем все 54 колеса. Итак, ты, будучи от природы Ван Гогом, то есть человеком, что греха таить, возбудимым, встаешь, с утра пораньше, во благовремении принимаешь, как положено художнику, абсента в 54 колеса, затем отправляешься в поле подсолнухов на целый день на солнцепек от 35 колес и выше и пишешь по картине в день, подпитываясь абсентом, потом через пару месяцев такого времяпрепровождения