Парадизо - Франческа Сканакапра

Одним утром на первой службе я, как обычно, опустилась на колени, плотно стиснула ладони и сосредоточилась все на той же мысли. «Останови войну. Останови войну. Пожалуйста, Господи, пожалуйста! Останови войну. Позволь мне вернуться домой». Я повторяла молитву снова и снова, вкладывая в каждую просьбу столько пыла, что, казалось, слова вот-вот разорвут мне сердце. Закончив, я была в полном изнеможении.

– Отец, ты меня слышишь? – шепотом спросила я, но ответа не получила.

Когда мы шли из часовни через внутренний двор, я высматривала знамения. Очень хотелось, как Ной, увидеть белого голубя, но мимо проносились только ласточки.

– Сорелла Маддалена, а с помощью каких птиц Бог посылает знамения? Только с помощью голубей? – раздосадованно спросила я. – Просто я вижу лишь ласточек.

– Нет, дорогая моя, это не только голуби. Знамения способны принимать множество форм – возможно, те ласточки и есть знамения. Они прилетают сюда каждую весну. Это их дом, где они растят птенцов. Возможно, они и есть символ твоего возвращения домой.

Сорелла Маддалена оказалась права. Три недели спустя в монастырь пришла весть, что война кончилась и мы можем вернуться домой.

Глава 5

Минуло несколько недель, прежде чем нашелся транспорт, чтобы отвезти нас домой. Дороги и мосты были повреждены, а то и вовсе разрушены, с топливом было тяжело. К тому времени, когда все удалось подготовить, разлука с родными длилась уже почти восемь месяцев.

Сцена встречи разительно отличалась от сцены расставания. Пьяцца гудела от радостных голосов, ликовала вся деревня – ведь дети воссоединялись не только с матерями, но многие и с отцами, поскольку мужчины уже возвращались с войны.

Мама и тетя были в толпе ожидающих. Я кинулась к ним с быстротой, какой и ожидать от себя не могла. Они не сразу меня признали, ведь я вытянулась, отощала, а волосы отросли ниже пояса.

Встав с двух сторон, мама и тетя снова и снова целовали меня, обнимали, гладили по голове.

Я показала им свои чудесные красные туфли и извинилась, что не надела кардиган, который они прислали, – он оказался слишком мал.

– Я умею читать, – похвасталась я. – И писать. Ваше письмо я прочитала сама.

Взявшись за руки, мы зашагали домой, а мама с тетей все не могли успокоиться. Я рассказала им про монахинь, про других девочек, про хор. Ни про невыносимый холод, ни про голод рассказывать я не стала, хотя, думаю, они сразу поняли по моему виду, что кормили нас скудно.

Когда мы приблизились к «Парадизо», я увидела папу. Он сидел на крыльце на стуле, поджидая меня. Папа позвал меня, замахал рукой, и я бросилась к нему. Папино лицо было мокрым от слез, а я так радовалась встрече с ним, что совсем забылась, обнимая его, и наверняка сделала ему больно. За время нашей разлуки отец стал двигаться лучше, но парализующая боль в спине явно осталась при нем.

Родные рассказали, что зима в Пьеве-Санта-Кларе выдалась суровой, над полями несколько месяцев висел густой туман. Весна пришла поздно, и еды не хватало даже тем, кто держал огород. В иные недели у родителей и тети не было ничего, кроме хлебного пайка.

Цены на продукты на черном рынке удвоились, утроились, потом учетверились. Мясо стоило разве что самую малость дешевле золота. Очередь в местную продуктовую лавку люди занимали сразу после полуночи, чтобы хотя бы попасть внутрь, но зачастую купить было нечего.

Я слышала истории о том, как праздновали окончание войны в больших и малых городах – люди танцевали на улицах, влезали на статуи, прыгали в фонтаны. В нашей Пьеве-Санта-Кларе такое казалось немыслимым. Жители деревни просто чувствовали огромное облегчение от того, что война наконец-то закончилась, робко надеялись, что жизнь теперь войдет в нормальную колею, хотя что теперь будет нормальным, никто не понимал. Все бесконечно устали. Конец войны не означал конец продуктовых карточек, а многие семьи, включая мою, потеряли родных.

В комнате Эрнесто все было как прежде. Одежда аккуратно сложена в шифоньере, кровать тщательно заправлена. Десять оловянных солдатиков так и стояли, выстроившись, на тумбочке. Единственным отличием было расплывчатое созвездие черных пятен копоти на потолке, оставшихся после лампадок из промасленных лоскутков.

Дзиа Мина продолжала заниматься домашними делами, хлопотала в огороде, но во взгляде у нее теперь всегда стояла бесконечная грусть. Я не стала свидетельницей черного отчаяния, в которое она погрузилась на долгие месяцы, но родители рассказали, что дзиа Мина многие дни не выходила из своей комнаты, горе парализовало ее так, что у нее не было сил выбраться из постели. Первые недели после гибели Эрнесто моя мама и Ада Поззетти не отходили от дзии Мины, опасаясь, что она попытается покончить с собой.

А как же я обрадовалась Рите! Мы обнимались, скакали вокруг друг друга, восторженно визжали. По словам Риты, она скучала по мне так сильно, что просто непонятно, как жива осталась. Пока меня не было, она бережно хранила мою тряпичную куклу. Две наши потрепанные невзгодами куколки все же пережили войну – как и мы.

Рита рассказала, что вскоре после моего отъезда деревню заполонили немецкие солдаты. Снова и снова они обыскивали каждый дом и очень злились из-за того, что детей эвакуировали. Через несколько дней Союзники начали интенсивные бомбардировки. К счастью, в Пьеве-Санта-Клару ни одного попадания не было, но из-за атак на другие населенные пункты в нашей деревне решили укрыться еще сотни немцев.

Я немного позавидовала Рите, когда та рассказала, что во время немецкого нашествия они с мамой жили вместе с моими родителями и тетей. В то время я не понимала, как страшно им наверняка было ночь за ночью просиживать в подвале, молясь о том, чтобы дожить до утра. Моя жизнь в монастыре, порой казавшаяся мне ужасной, была беззаботными каникулами в сравнении с тем, что выпало Рите.

Я провела восемь месяцев среди детей, а Рита за все это время не видела ни одного сверстника, за исключением Мираколино, настоящего дикаря, жившего у протоки. Мираколино в товарищи по играм не годился. Эрнесто не раз гонял его, когда тот пробирался в сад дзии Мины, чтобы нарвать вишни или персиков.

Эрнесто погиб, во время моего отсутствия сад охранять было некому, и Мираколино устраивал набеги. Дзиа Мина как-то поймала его поедающим редиску, но не рассердилась. Сказала ему, что если он голоден, а он, разумеется, был голоден, то она накормит его чем может.

С того дня мои родные часто видели