Парадизо - Франческа Сканакапра

Ритин отец до сих пор не вернулся, и моя подруга расспрашивала о нем каждого нового солдата, который появлялся в «Парадизо» или проходил по дороге.

– Вы знаете моего папу? – спрашивала она с отчаянной надеждой в голосе.

– Как его зовут?

– Луиджи Поззетти.

– Нет, не знаю. Как он выглядит?

– У него усы.

Это все, что могла сказать Рита. Она не видела отца почти четыре года и почти не помнила его.

Некоторые солдаты принимались расспрашивать. В каком полку служил Ритин отец? Где именно воевал? Рита ответить не могла. Солдаты пожимали плечами и говорили: «Прости, ну тогда я его не знаю». Рита опускала голову и тут же начинала расспрашивать очередного солдата.

Возвращающиеся с войны мужчины были одеты в разномастные обноски. Снаряжение большей части итальянской армии было ужасным. Американские ботинки, английские штаны, немецкие кители – все это заменяло давно сносившуюся итальянскую форму. С союзника вещи или с врага, значения не имело, одежда есть одежда. Офицерскую форму шили из качественного крепкого сукна, но в нашем дворе собирались солдаты – призывники, добровольцы. Солдатская форма была из самой дешевой ткани, которая изнашивалась в первые же месяцы. В качестве еще одной меры военной экономии кители были лишь на трех пуговицах, которые ломались, отрывались, терялись.

Моя мама, вечно собиравшая пуговицы, остатки ниток и прочее швейное добро, помогала чем могла, в том числе пришивала к кителям разномастные пуговицы, чтобы солдаты могли хотя бы застегнуться. Когда настоящие пуговицы кончились, мама стала мастерить их из деревяшек, бутылочных пробок и чего угодно более-менее подходящего размера. Когда кончились и нитки, мама начала распускать старые тряпки.

Слухи быстро разлетелись, и вскоре стало казаться, что ни один солдат не проходит Пьеве-Санта-Клару, не попросив мою тетю угостить его супом и приютить на ночь, а мою маму – починить одежду.

Одним из таких солдат был Сальваторе Сконьямильо из Неаполя. Правую руку он повредил на войне так, что поднимать ею ничего не мог. Сальваторе постоянно сжимал правую руку левой, массировал пальцы, распрямлял их, но стоило ему прекратить манипуляции, пальцы опять скрючивались.

Тем не менее в «Парадизо» Сальваторе хватался за любое занятие. Пока другие солдаты бездельничали в тени – убивали время, дожидаясь, когда им организуют переезд, – Сальваторе граблями чистил двор, собирал и мыл жестяные кружки, здоровой рукой выдергивал сорняки в саду.

Сальваторе Сконьямильо казался мне сущим чужеземцем. У него было широкое лицо с грубой, цвета льняного масла, кожей, густые мелкие кудри и темные, почти черные глаза. Его сильный неаполитанский говор казался мне тарабарщиной. Моих маму и тетю он называл не синьорами, а доннами, а мне говорил criatura, что значит «дитя».

До войны Сальваторе с братом владели рестораном в Неаполе, но ресторан разбомбили. А потом брат Сальваторе погиб в Африке. Других родственников у него не было, разве что очень дальние, да и то Сальваторе не знал, живы они или нет. В любом случае, говорил Сальваторе, люди они дурные и ему лучше держаться от них подальше.

Поначалу Сальваторе ночевал в сарае с другими солдатами, но однажды собрал свои пожитки и построил шалаш у калитки в огород дзии Мины.

– Что ты делаешь? – спросила тетя.

– Сторожу ваши помидоры, донна Мина, – ответил Сальваторе.

– Сальваторе, война закончилась. Быть солдатом больше необязательно. И я не верю, что моим помидорам грозит опасность.

– Еще как грозит, донна Мина. Я слышал, как кое-кто из солдат грозился наполнить ими свои хаверзаки[9], когда двинут отсюда. Вы очень добрая женщина. Не могу я думать, что вы будете голодать из-за их жадности.

Дзиа Мина поразмыслила над его словами. Вид у нее был удрученный, словно любая мысль или необходимость принять даже незначительное решение ее утомляли.

– Очень осмотрительно с твоей стороны, Сальваторе, только я не стану возражать, если солдаты прихватят немного помидоров. В этом году урожай хороший, пару лет назад такой привел бы меня в восторг. Только у меня нет банок, чтобы приготовить много conserva, да и плиту разжигать, чтобы готовить, нынче дорого. Помидоры долго не хранятся. Их нужно съесть.

– Но, донна Мина, их можно высушить.

– Высушить?

– Ну конечно! Нужно лишь солнце и немного соли. На юге все так делают. Донна Мина, вы никогда не пробовали сушеные помидоры?

Моя тетя ответила, что нет. Она была знакома только с ломбардийской кухней и настороженно относилась ко всему, что считала чужеземным.

– Даже не знаю, – махнула она рукой.

Лето кончалось, разъехались последние солдаты, а Сальваторе желания отправиться домой не проявлял. Наконец дзиа Мина как-то спросила:

– Сальваторе, тебе разве не пора возвращаться в Неаполь?

Сальваторе, чистивший двор, покачал головой.

– Дома, в который я мог бы вернуться, больше нет, донна Мина. И семьи больше нет. Моей семьей был брат. Правая рука у меня не работает, а значит, нет шансов и найти работу в ресторане. Я надеялся задержаться здесь. Знаете ведь, что я стараюсь быть полезным. А если бы понимал, что могу остаться, я работал бы еще усерднее. Вам ведь не помешают лишние руки? – Сальваторе на секунду замолчал. – Две руки я предложить не могу, зато могу предложить одну, которая будет работать как две. А еще я с удовольствием отдам вам свою карточку в обмен на скромные ужины и, пожалуй, немного хлеба на завтрак.

Принять решение дзии Мине было трудно. Даже с обещанной Сальваторе продкарточкой перспектива кормить лишний рот наступающей зимой ее пугала.

– Даже не знаю, Сальваторе.

– Донна Мина, позвольте мне проявить себя. Для начала позвольте собрать и засушить ваши помидоры. Гарантирую, получится такое объеденье, что вы удивитесь, почему не сушили их раньше.

Дзиа Мина нехотя уступила.

– Пойдем, criatura, – позвал меня Сальваторе. – Пойдем, поможешь мне. Будешь моей правой рукой. – Сальваторе помахал скрюченной кистью. – Для начала нам нужны старая простыня и гвозди. Сможешь найти их для меня?

Сушилку посреди двора мы смастерили, натянув старую скатерть между двумя стульями и двумя колышками. Прибить ткань к опорам оказалось непросто. Однорукий мужчина и восьмилетняя девочка не самые эффективные партнеры, однако мы справились. Сальваторе держал гвозди, я забивала. Перед каждым ударом молотка Сальваторе шептал молитву Богоматери Кармельской. Похоже, Дева Мария слушала, ведь самым настоящим чудом было то, что я ни разу не попала ему по здоровой руке.

Тем летом тетины помидоры росли с такой силой, что подпорки не выдерживали. Огромные красно-оранжевые плоды висели на каждой ветке тугими гроздьями, иные были такими тяжелыми, что ломали плети.