Не сдавайся! - Сара Тернер

– Мне кажется, ты чуточку драматизируешь, – заметила я, но, погуглив «смерть от отравления рисом», обнаружила, что она не совсем слетела с катушек и поводы опасаться есть.

Я правда не понимаю, каким образом я должна все это просто раз – и знать. Как так может быть, что в школе меня учили замечать ономатопеи [8] в хрестоматии и играть «Братца Якова» на пианино и в то же время ничего не сказали о том, что простой дважды разогретый рис может привести к смерти? Почему нас не научили таким жизненно необходимым навыкам? Будь в школе обучение более практичным и полным, уверена, многих ляпов мне удалось бы избежать. Как и если бы я съехала от родителей и научилась сама стирать свои вещи до того, как мне исполнился тридцать один год, но уж как вышло.

Зато сегодня утром мы с Тедом хотя бы одеты, в отличие от Полли, которая так и сидит в пижаме, приклеившись к своему смартфону, – это, похоже, ее состояние покоя. Знаю, не мне говорить об интернет-зависимости. До недавнего времени я часто засыпала с красными глазами и скрюченными, будто еще держащими телефон пальцами, после того как проверяла соцсети одну за другой, но с момента аварии бездумного листания ленты в моей жизни стало значительно меньше. Мне уже начинает этого не хватать, что на самом деле очень глупо, учитывая, что все мои уведомления обычно сообщают, что кто-то из бывших одноклассников объедается «шикарным» бранчем из яйца пашот и тоста с авокадо, который они по каким-то причинам фотографируют и тут же загружают с хештегом #здоровыйзавтрак. Терпеть не могу, когда «шикарным» называют все подряд, без разбора. «Шикарная пинта», «шикарное печенье», «шикарная девчонка». Джори как-то сказал, что я слишком остро реагирую из-за неуместного употребления слова «шикарный», и теперь каждый раз меня дразнит. Я чувствую укол боли, вспоминая о всех тех часах, когда мы с Джори болтали обо всем и ни о чем. Может, и скучаю я не по бездумному листанию ленты, а просто по свободному времени.

– Хочешь чаю, Пол?

Она отказывается, даже не подняв головы. И так она отвечает на все. Нет, она не хочет есть, не хочет разговаривать, нет, ей ничего не нужно. Да, знаю, что мы не были особенно близки прежде, но всегда ладили и хорошо проводили время, а теперь, когда ее мамы и папы нет рядом, между нами будто пропасть. И каждый раз, стоит мне открыть рот, собираясь заговорить с ней о чем-то кроме еды, я слишком долго медлю и так и закрываю его, боясь своими словами лишь расширить эту пропасть.

Тед спокойненько играл себе на полу, но я чувствую, как он начинает злиться. Он пытается запихнуть целую армию человечков в свою пожарную машину через одну дверь и все больше расстраивается, когда они вываливаются из другой. Он разочарованно бросает машинку об пол, и у нее отваливаются обе дверцы, а личико Теда сморщивается в сердитой гримасе.

– У меня не получает-ся-а-а-а! – ноет он, как всегда в таких случаях. Подходит ко мне с машинкой в одной руке и двумя маленькими красными дверцами в другой. – Тетя Бет, чини, – требует он, толкая мою руку с чашкой чая, который тут же выплескивается на футболку.

Я ставлю уже пустую чашку и забираю у него игрушку, сделав себе мысленную пометку вытереть лужу чая с кофейного столика. Прикрепив на место дверцы, я возвращаю ему машинку. Он дергает за водительскую дверь, и та снова отваливается.

– Она опять сломалась!

– Вот почему надо быть аккуратнее. Смотри, я покажу, – предлагаю я.

Сажусь на корточки, снова ставлю на место дверцу и показываю, как открывать и закрывать ее не так резко. Он бросается вперед и выбивает игрушку у меня из рук, а потом в отчаянии падает на колени. Ничего более анекдотичного я в жизни не видела.

– Тед, не валяй дурачка, – сделав глубокий вдох, начинаю я. – Я просто показывала тебе, как открывать дверцы, не ломая. Хотела тебе помочь. Почему ты злишься?

– Мое! – неожиданно кричит он мне прямо в лицо, и так пронзительно, что звук будто вибрирует у меня в черепушке.

Я пока не привыкла к его способности переходить от нуля до шестидесяти по шкале ярости за пару секунд. Как может такой маленький человечек быть таким сердитым и громким? Его вопль срабатывает как искра для пороха.

– Что ж, в таком случае можешь сам чинить чертовы двери! – Еще не договорив, я уже жалею о своих словах.

– Эй, не ругайся на него. – Полли смотрит на меня с дивана, нахмурившись. Как мило с ее стороны дождаться самого пика ссоры и только потом вмешаться.

– Я не ругалась на него. – Не уверена, что «чертов» считается ругательством, и вообще, я сердилась на игрушку с ее дурацкими дверцами, а не на Теда. Ну, может, чуть-чуть – на Теда.

Он плачет, прижимая к груди пожарную машинку и дверцы. Все малыши такие. Кричат, вопят, бесят тебя, а через секунду печально выпячивают губки, иногда засунув большой палец в рот для пущего эффекта, и ты тут же злишься уже на себя за то, что потерял самообладание.

Я поднимаю руки, признавая ошибку:

– Ты права, я не должна была ругаться. Мне очень жаль, простите меня, Полли, Тед. Может, получится закрепить дверцы прочнее. Спросим дедушку Джима, что он посоветует. А пока найдем тебе что-нибудь еще, хорошо? – Я обвожу рукой гору игрушек на полу.

Тед бредет к ней и выбирает похожую машинку с ненадежными дверцами.

– Полли, а ты могла бы пойти и одеться? Твои бабушка с дедушкой приедут с минуты на минуту.

– И что? – с чисто подростковым недовольством и соответствующим выражением лица тянет она. И нос еще морщит, будто я грязь какую в гостиную притащила.

– И то, что уже почти обед, а ты еще в пижаме. Пожалуйста, просто приведи себя в порядок. – Последняя фраза звучит умоляюще, и она это знает. Как же жалко я выгляжу.

– Ты беспокоишься о моем внешнем виде только потому, что тебе за него попадет. Почему тебя волнует, в пижаме я или нет, – понятия не имею. Посмотри, на что похож дом – да и ты сама. – Отклонившись, она выглядывает из окна. – В любом случае уже поздно.

Только в этот момент до меня доходят ее слова о моем внешнем виде, и я смотрю на залитый чаем топ и треники, стараясь не принимать замечание на