Черный снег - Алексей Кабанов
Помню в садике во время прогулок мы бегали за веранду пописать с девчонками и они просили нас показать, а мы их.
Один раз я, Витька Буна и Иринка Грязева пошли туда втроём.
–Ирин покажи,–пристал к ней Витёк.
–Неее,– отрезала она.
–Я тебе дам конфет,–он протянул ей горсть разноцветных камушков тех, что закатывают в асфальт(вчера на ковырял), они были очень похожи на конфеты
Изюм в глазури.
Иринка ещё не успевшая одеть трусы, встала во весь рост. Там унее вообще нечего не было. Она протянула руку и поняв, что мы ее обманули, кинула в нас камушки. Заржав мы убежали, а она взяла и нажаловалась воспитательнице.
Весь день я ходил сам не свой-ждал прихода мамы.Когда она зашла за мной, я подбежал к ней, обнял и горько заплакал. Лидья Петровна ей не чего не сказала,-я зря переживал.
Сидя на веранде или в маленьком деревянном домике, мы рассказывали страшные истории,-про черную руку, красное пятно и старух колдуний. Было страшно и очень интересно.
В колдуний я верил и боялся их. Как только увижу старуху, сразу делал фигу в кармане, что б не сглазила, так меня научила мама. Как это не странно,а фиги я держал лет до тридцати-это точно.
Маленьким лежа в темной комнате, когда сразу не удавалось заснуть, мне тоже мерещилось что в темном углу или под шкафом кто то есть. Я замирал лёжа и старался не дышать. Как правило не чего ужасного не происходило.
Почему маленькие бояться темноты?
Возможно, это животный страх перед неизведанным, который со временем проходит. С возрастом, долгими бессонными ночами, ворочаясь с места на место, мы с сожалением вспоминаем ушедшее время, когда казалось, что рядом кто то есть.
Учёные люди пишут, что дети начинают помнить себя с пяти лет. До этого возраста наш мозг стирает негативную информацию, чтобы она не мешала в дальнейшей жизни. Многие утверждают, что они помнят себя намного раньше.
Всё возможно, как и то, что наш мозг сам придумал многие события. Люди, помнящие одни и те же события и находящиеся все вместе, помнят и рассказывают о них каждый по-своему, а случайно присутствующая при этом запись часто выдает ещё один результат, отличный от воспоминаний всех участников.
Мы дорабатываем события до уровня собственной приемлемости. Всё иллюзорно в этом мире, возможно и он сам.
Я помню себя с пяти лет, иногда мне кажется, что с двух.
Я забыл название книги, которую читала мне мама, там была ещё картинка: девочка держит мишку с оторванной лапой. У меня тоже был мишка, он был набит опилками, как Винни Пух. Однажды у него оторвалась лапа, мама взяла иголку и пришила ее. Я сильно плакал, так как мишке было очень больно.
– Я помню себя с пяти лет – так говорила эта девочка.
«Ха, – думал я, – пять лет, у меня сегодня день рожденья, мне пять лет, а я помню себя уже давно».
Запомнил я это потому, что запомнилось мое пятилетие. День рождения мне отмечали первый раз в жизни, и память об этом событии осталась навсегда. В тот день были все соседские великовозрастные девчонки. Они принесли подарки, что всучили им их родители – так, всякую дрянь и ни одной игрушки, всё для моей матери, а не для меня. Сожрали торт, выпили весь лимонад «Буратино» и стали меня обижать. Я тоже опился лимонада, и по рукам у меня пошла красная сыпь. От пристающих девчонок я сбежал во двор и там заплакал. Хотелось писать, но замёрзшими руками я не смог развязать шнурок, которым были завязаны мои теплые штаны. Я не выдержал, и у меня потекло по штанине прямо в синие резиновые сапоги. Тут, как назло, выбежали девчонки, они стали извиняться и звать меня в дом. Я сел в самую грязную лужу, чуть тронувшуюся льдом.
Когда я был маленький, на мой день рождения всегда шел небольшой снежок.
Грязь немного прихватывало. Климат с тех пор изменился.
Я с истеричным криком елозил жопой по слегка замёрзшей луже и орал.
Девчонки перепугались и разбежались кто куда.
Мать всыпала мне подзатыльник и, дёрнув за воротник, уволокла домой. Конечно, она догадалась, почему я закатил истерику. Она меня не ругала, и про это никто не узнал. Так я запомнил свои пять лет.
Я помню бабушку по отцу, которая умерла, когда мне было два года. Она держала меня за руки, а я скакал, стоя на ее ступнях, которыми она меня слегка подбрасывала вверх. Было страшно, но весело.
У нас был телевизор «Рубин». По вечерам все соседи приходили смотреть этот мутный экран. Я не любил телевизор. Там часто пели протяжным голосом какие-то длинные песни. Танцевали в коротких юбках под нудную музыку и играли какие-то долгие симфонии. Смотреть на то, как люди сидят и держат в руках непонятные инструменты, издающие раздражающие звуки с иногда появляющимся громом, было неинтересно.
Отец любил смотреть программу «Время». Я знал, что два раза в неделю показывают мультики, а по субботам – детское кино. Были и другие интересные фильмы про Чапаева и войну. Фильмов было немного, и я их помню до сих пор. Врезался в память фильм про Ледовое побоище, там немецкие рыцари в «вёдрах» на головах с крестами на белых одеждах дрались с нашими воинами.
Хоккей с футболом я не любил (куча мужиков бегала за одним предметом), зато обожал «В мире животных» и «Клуб кинопутешественников». Эти передачи пробуждали во мне яркие фантазии. Мне нравилось мысленно оказываться в незнакомых местах, рядом с причудливыми животными, в трудных условиях. Я, преодолевая нескончаемые трудности, выживал в самых экстремальных условиях.
Очень часто моя мама ходила к соседке Вали и брала меня с собой. Там жил мальчик Андрей, и мы с ним играли. Ставили на старый сундук табуреты, это был наш корабль. Начинался шторм, нас разбивало о скалы, табуреты летели на пол, мы тонули и вплавь добирались до печки. Она была нашим теплым островом спасения.
Помню, в детском садике, в тихий час, мне плохо удавалось заснуть. А постоянные угрозы воспитательницы, что она сейчас возьмёт большую банку горчицы и будет мазать глаза, заставляли меня лежать очень тихо. Обычно я смотрел в окно. Там медленно колыхались ветви клёна, тогда я тоже разглядывал три листика на самом конце ветки. Осенью они краснели, а потом улетали, их исчезновение было сродни смерти.
Мне всегда было грустно, когда улетал последний листок. Я наблюдал за ними несколько
