Вита - Марс Сафиуллин

Валентину нравится ужинать с Андреем: тот полный и выглядит старым. Валентин прощает ему манеру громко пить чай.

Андрей — последний друг Валентина. Кто-то умер, кто-то спился, кто-то ударился в религию. Андрей — единственный ровесник, с которым Валентин накануне шестидесятилетия говорит как тридцатилетний с тридцатилетним.

— Как там великий комбинатор? — спрашивает Андрей.

Великим комбинатором они между собой называют Ивана — сына Валентина. Передряги Ивана — частая тема их бесед.

— Какие-то ребята выиграли у комбинатора суд на тридцать миллионов, — говорит Валентин.

— Рублей?

— Угу.

— Каковы откровения комбинатора?

— Встречаюсь с ним в субботу.

— Как ты узнал?

— От Лены.

Сестру Иван жалует больше, чем отца.

— Что будешь делать?

— Зависит от того, что он попросит.

— Можно очистить комбинатора через банкротство.

Андрей занимался юридической практикой вместе с Валентином. Последние пятнадцать лет он преподает.

Валентин говорит:

— Банкротство сына главы известной консалтинговой фирмы — это плохая реклама. Я давно не испытываю удовольствия, когда выгляжу монстром.

Андрей налегает на кебаб.

— Как у тебя вообще? — спрашивает он.

Забывчивость обсуждать бесполезно: Андрей заговорит о возрасте.

Валентин произносит:

— Есть одна официантка…

— Тут?

Андрей озирается.

— Не-а. Ей тридцать пять, и я не уверен, что…

— Для любителя шлюх в два раза моложе ты слишком не уверен в себе.

— Она официантка, а не шлюха.

— Carpe diem. 1:0.

— У меня четыре года не было отношений, ты же знаешь. Я не в форме.

— Amor vincit omnia. Любовь побеждает всё, помнишь? 2:0. Потом, что ты теряешь? Ты давно ходишь в кафе, где она работает?

— Несколько месяцев.

— В худшем случае перестанешь ходить туда. Невелика потеря. Она замужем?

— Вроде нет.

— Будет дурой, если не клюнет. Carpe diem.

4

Попрощавшись с Андреем, Валентин идет по маршруту Новый Арбат — Новинский — Композиторская — калитка — подъезд — Набоков — дом.

Квартира на Композиторской не кажется Валентину уютной. После его развода с Тиной женщины тут не бывали, кроме дочери Валентина и домработницы.

Во время локдауна его не покидало ощущение, что вскоре Тина будет здесь. В квартире были вещи Тины, сохранялся ее запах.

Тина — чертова американская шлюха, не правда ли?

Женщинам, которые спят с ним за деньги на Ленинском, Валентин говорит, что живет там. Иногда после вечерних встреч он остается в той квартире. Там есть одежда, продукты, книги на тумбочке у кровати, зарядка для телефона.

Валентин купил квартиру на Ленинском после развода с Инной. До развода с Тиной он сдавал ту квартиру.

Наверняка дети знают о ней. За семнадцать лет должны были узнать.

Квартира на Ленинском станет предметом семейного обсуждения, полагает Валентин. Долг Ивана приближает это обсуждение.

Лена стоит на ногах крепче брата. Она работает аудитором. Ее муж — инвестиционный банкир.

Валентин вспоминает, как летом обедал у дочери и зятя в их новой квартире. Они собирались втроем посмотреть финал Уимблдона. Зять извинился и вышел ответить на звонок. По пути в уборную Валентин услышал его голос:

— Я не давал советов, потому что ты их не просил.

Валентин пишет:

«5. Не давать советов, когда не просят».

Он спускается в конец текста:

«Лена. Красивая и сильная, как ее мать.

Иван. Глупый и самоуверенный, как его мать».

Нужно ли написать, что Аня была красивой и сильной, глупой и самоуверенной?

«Мне дорого, когда Лена улыбается мне. Неродная и любимая».

Валентин удочерил Лену после свадьбы с Аней.

Иван — родной и нелюбимый?

Валентин читает:

«1. Выглядеть моложе своих лет.

2. Не сдать к семидесяти.

3. Не выходить на пенсию».

Он добавляет: «еще 10 лет».

Дальше:

«4. Ощущение, когда мной восхищается женщина гораздо моложе меня.

5. Не давать советов, когда не просят».

Валентин вспоминает Андрея:

«6. Ловить мгновение».

Дальше:

«Тина. Не будь пандемии, мы бы не развелись».

Валентин удаляет слова о шлюхе. Он не забудет, что Тина — чертова шлюха.

«Инна. Лучший секс в жизни.

Аня. Мать моих детей.

Нина. До сих пор мне снится».

Валентин осознаёт, что не помнит, кто такая Нина.

5

Валентину кажется, что он вот-вот вспомнит подробности о Нине.

Он не вспоминает ничего, кроме образа из снов. Опасаясь забыть и его, Валентин записывает:

«В моем сне Нина загорает на морском берегу».

Валентин уверен, что это берег моря.

«Нине от силы тридцать. У нее рыжие кудрявые волосы до плеч. Смеющиеся карие глаза. Нос с горбинкой. На ней розовый раздельный купальник. У Нины большая грудь. Ее не поддерживает лифчик на завязках. Грудь выглядит почти голой».

У Валентина эрекция. Он мастурбирует раз в месяц: бережет силы и настрой для свиданий на Ленинском.

Валентин моет руки, гасит в домашнем кабинете свет, садится в кресло, закрывает глаза и онанирует в надежде на то, что возбуждение восстановит пробел в памяти.

Или без надежды, а желая получить удовольствие? Carpe diem.

Валентин представляет, как одетая в розовый раздельный купальник Нина сидит под пляжным зонтом.

Галечный берег или песчаный? Валентин не знает.

Он сидит рядом с Ниной. Она говорит:

— Может, позагорать без верха?

Валентин не может вспомнить, какой у нее голос. Он представляет, что Нина произносит слова, но он не слышит их.

— Не будешь смущаться? — спрашивает Нина.

— Смотри не обгори.

— А ты намажь меня.

Нина заводит руки за спину, развязывает лиф и снимает его.

Валентин не помнит, какие у нее соски. В его фантазии они розовые и с большими ореолами.

Валентин втирает масло в груди Нины. Они заполняют его ладони. Соски Нины твердеют. Она говорит:

— Хватит, а то кончишь прямо тут.

Нина выходит из-под зонта.

— Ребята у воды шеи свернули, чтобы на меня посмотреть.

Стоя посреди пляжа в плавках, Нина щиплет свои соски и растягивает груди в стороны.

Валентин обхватывает член полой халата и эякулирует.

Он безрезультатно пытается вспомнить что-нибудь о Нине.

Валентин запускает стирку, надевает чистый халат и возвращается в кабинет.

«Нина. До сих пор мне снится».

Вчера Валентин знал, кто такая Нина; теперь лишь помнит, как она выглядит в его снах.

Видимо, и правда нелады с памятью. Валентину тревожно. Он глубоко вдыхает и медленно выдыхает, как делал при панических атаках в воздухе.

Валентин помнит, как перестал бояться полетов. Он летел в Нью-Йорк. Над Атлантикой трясло сильнее, чем когда-либо в его жизни. От безысходности Валентин сказал себе: «Тебе сорок. Ты прожил больше половины. Не надоело трусить?»

После этого Валентин сохранял спокойствие, даже когда во время урагана над Кайсери вывалились кислородные маски, а капитан объявил, что не сможет совершить посадку и развернется в сторону Анкары.

Валентин говорит себе: «Тебе почти шестьдесят. Ты стал что-то забывать. Попробуешь вспомнить на свежую голову».

После оргазма ему хочется спать.

6

Волнение из-за личной жизни и работы вызывало у Валентина бессонницу. Он пришел к формуле, которую произносит перед сном: «Вы, сраные ублюдки, не помешаете мне выспаться».

Когда Валентина трясло от ненависти, он вкладывал в слова «сраные ублюдки» всю злость и приказывал себе забыть об обидчиках и думать о том, как это прекрасно — выспаться.

С годами упоминание ублюдков потеряло смысловое значение. Валентин произносит это обращение по привычке.

Ненависть, осознал он, представляет собой труд: нужно злиться при виде обидчика или при мысли о нём. Это легко в молодости.

Валентин понял, что призывы любить врагов обусловлены заботой не только о посмертной, но и о земной участи души. Жить без ненависти легче.

Этой ночью Валентин, как обычно в последние годы, спит хорошо. Пару раз в его снах мелькает Нина — он не запоминает ничего нового.

Утром Валентин собирается на теннис. Пятница — единственный день, когда он встает по будильнику. На то, чтобы принять душ, позавтракать и одеться, у него сорок пять минут. К мыслям о Нине Валентин возвращается в такси и не вспоминает ничего сверх того, что записал.

Двадцать пять лет