Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский
Да, больше всего отец вспоминал дачные встречи, видимо, именно тогда он больше выпадал из своего мира, приближался к сынишке, и тот это чувствовал и ждал с нетерпением, потому что друзья-мальчишки – это одно, а тут – отец, рядом с кем спокойно, безопасно и вообще.
Похоже, сынишка действительно возвращал отцу его собственное детство с похожими и не очень дачными развлечениями.
Отец любил подурачиться, похохмить, стараясь рассмешить сына, и сам заразительно хохотал вместе с ним, что нередко смущало мать, потому что она оказывалась как бы в стороне, выключенной из их пересмешек. Это распаляло их еще больше, смех становился все неудержимей, на что мать обижалась и молча с сердитым видом куда-нибудь удалялась.
Потом она еще некоторое время дулась на отца и не разговаривала с ними обоими. Это сын тоже помнил и невольно начинал улыбаться. Теперь у них так легко не получалось. Мир поскучнел.
Вспоминая, отец говорил как бы сам с собой, чуть наклоняя голову, но иногда застенчиво взглядывал на сидящего напротив или идущего рядом сына, пытаясь увидеть его реакцию.
Сын мог улыбаться, мог оставаться серьезным, но он точно слушал отца, даже если это не особенно отражалось на его лице. Отец знал, что тот слушает. Не так важно, почему он это делал – из любви ли к отцу или из уважения к его преклонным годам. И не так важно, искренне он это делал или чисто формально, лишь бы отцу было приятно.
Впрочем, иногда сын начинал раздражаться, правда стараясь не показать виду, потому что чувствовал в этих воспоминаниях некое давление на него, похожее на принуждение к чему-то, может, к большей душевной близости, может, еще к чему. Это было как окликание в лесу, когда они вдруг, увлекшись поисками грибов, отдалялись и боялись потерять друг друга. Причем боялись оба – и отец и сын, и неизвестно еще, кто больше. Теперь же сомневаться не приходилось, что больше все-таки отец, потому что сын уже был взрослым и вполне самостоятельным.
Не исключено, что эта взрослость, с одной стороны, отца успокаивала, потому что сын мог отвечать сам за себя и вполне созрел для преодоления всяких жизненных сложностей, а с другой – тревожила, поскольку отдаляла их друг от друга.
Отдавал ли отец себе отчет в этом? Вряд ли. А воспоминания несомненно сближали, одаривая их своей теплотой и помогая забыть о быстротекущем времени. И если правда, что в любом взрослом и даже старом человеке (в мужчинах, как ни странно, больше, чем в женщинах) живет ребенок, то в эти мгновения он просыпался в каждом из них.
Такая вот игра, причем играли оба, хотя и не признавались себе в этом. Все серьезно.
Отец предавался воспоминаниям, а сын думал отстраненно, что у них с отцом в детстве было не так уж много каких-то особых моментов близости, да и вообще они мало общались. То ли потому, что редко бывали вместе: отец на работе или в командировке, он много разъезжал, сын в детском саду, на даче с бабушкой или в спортивном лагере, то ли потому, что отец был уже не молод, когда родился сын, и ему было не очень интересно с ним. Как, впрочем, и сыну: все больше со сверстниками, с компьютером…
Однако воспоминания что-то такое оживляли, хотя временами и казалось, что это не из их жизни, а из какого-то кино, когда вместо собственного пережитого всплывает чужое, сочиненное, вроде бы похожее, почти свое – запутаться можно. И это смущало сына, будто отец хотел компенсировать якобы воспоминаниями то, чего почти не случалось на самом деле, заодно придумывая себе и сыну другую жизнь. Не исключено, что отец жалел об этом и хотел хоть немного заполнить образовавшуюся в старости пустоту.
Сыну становилось жаль отца, он поддакивал, кивал, улыбался, невольно наблюдая, как воспламеняется отец, как смягчается и добреет его обычно немного печальное лицо.
А еще он чувствовал, что эти экскурсы в недосягаемое прошлое как-то странно действуют на него самого – словно скидывал годы, по мере того как отец забирался в воспоминаниях в глубь времени. Оно как бы мало-помалу отступало и отступало, увлекая его за собой, и вот он уже не сорокалетний мужчина, а подросток, потом мальчик, потом младенец, и вот он уже стоит у кроватки, держась за бортик, радуясь появлению отца, раскинувшего руки и зовущего его к себе.
Чудилось, все может и должно повториться, только теперь он уже смотрел на это не из будущего, а в самом реальном настоящем. Все сместилось, он заплутал во времени, это было и радостно и вместе с тем довольно болезненно, словно его насильно возвращали в прошлое.
Ему хотелось сделать шаг навстречу, он осторожно отрывает руку от бортика кроватки и отважно переступает ножками, раз, другой, третий, и вдруг быстро-быстро семенит к отцу, который радостно обнимает его и не дает упасть. Мать стоит у кроватки и улыбается. «Пошел, пошел…» – произносит она счастливым голосом, и он понимает, что действительно пошел, что именно в эти мгновения научился ходить и мир его принял.
– Ладно, – говорит он, решительно вставая из-за стола. – Мне пора.
Из цикла
ДОКТОР КРУПОВ
Амнезия
Слово прозвучало: «Притворство».
Он случайно услышал, потому что разговор как бы уже закончился, однако связь еще не прервалась – и тут напоследок долетело. Лучше бы, конечно, не слышал. А произнесла Маша, подруга его Вики, голос издалека, но вполне различимый, точно ее.
Вот уж от кого не ожидал. Она казалась ему из тех добрых и милых, какие встречаются среди женщин, что как бы не ведают о темной стороне мира и поражают своей чистотой и искренностью. Кого-кого, а Машу заподозрить в каких-то нечистых помыслах, коварстве или чем-то подобном было действительно трудно. Конечно, она могла сказать случайно что-то неуместное, невпопад, но никогда такое, что свидетельствовало бы о ее лицемерии или хитрости.
Простая, даже немного наивная, что еще больше одухотворяло ее образ, то есть человек, который сам не только не мог плести каких-то интриг, но даже
