Год без тебя - Нина де Пасс
От толпы отделяются три фигуры. Рэн, Гектор и Фред идут к главному входу. Кажется, что так и должно быть, – вот как им жилось здесь до моего прибытия, – и я невольно думаю, что с треском разрушила эту идиллию. Гектор и Рэн, наверное, тоже были свидетелями моего срыва и поняли, что Фред все это время был прав, – так и вижу, как они мирятся из-за того, что я психанула; как Фред прощает им эту ошибку.
Меня поражает, до чего моя нынешняя жизнь отличается от прошлой. Я не ценила, как легко мне тогда все давалось: учебный год только начинался, а меня окружали лучшие друзья. Подобное одиночество мне не грозило. Джи, Поппи, Леннон и я – везде мы были вместе: на вечеринках, за обедом… везде.
Тем летом мы даже придумали собственный шифр. Идея принадлежала Поппи и Джи, они назвали его «Карманным словарем Пи-Джи» [3]. Погрузившись в воспоминания, я понимаю, что было во всем этом нечто особенное: язык знали только мы четверо – и это нас более чем устраивало. У нас было правило: добавлять по одному новому слову в неделю. Помню, как в первые дни семестра Леннон добавила в наш лексикон слово «теннис». Мы были дома у Поппи, притворялись, что делаем за кухонным столом домашнюю работу, а ее мама в это время пекла для нас брауни. «Карманный словарь Пи-Джи», ничем не выделявшийся в горе учебников, в тот момент был раскрыт, и Леннон вписала в него:
Теннис – существительное
Играть в теннис: бесстыже флиртовать.
– Слушай, Поппи, – как ни в чем не бывало спросила Леннон. – Ты поиграла в теннис с Джеймсом после обеда – ты же вроде собиралась?
Мама той озадаченно обвела нас взглядом – поэтому мы и обожали наш словарь.
– Теннис? – удивилась она. – Разве в школе есть где играть в теннис?
– Ой, мам, конечно, есть где, – ответила Поппи. – И я, кстати, очень даже хорошо играю. Вот девочкам не помешает еще потренироваться, так что им повезло, что я рядом и могу подсказать, когда надо.
– Так мило с твоей стороны, – заметила Джи.
– Мне только в радость.
Джи подняла брови.
– Ну и как ты поиграла? Будешь еще играть?
– Вообще-то я не в теннис сегодня играла, – сказала Поппи. – А в гольф.
Она подтянула к себе словарь и вписала в него:
Гольф – существительное
Играть в гольф: целоваться с языком.
Учебник, который вроде как читала Джи, внезапно стал невероятно интересным. Леннон зажала рот, чтобы не захихикать, а я кое-как проглотила воду, которую набрала в рот. Все мы скривились, каждая изо всех сил старалась не прыснуть первой.
– Ох, Поппи, ну теперь ты уже просто хвастаешься, – сказала ее мама с заметным раздражением в голосе. – Ты ведь в жизни в гольф не играла.
– Играла, конечно! – возмущенно отозвалась Поппи. – Я все время играю в гольф!
Не помню, которая из нас не выдержала первой, но мы расхохотались – господи, как же мы тогда ржали. Ржали так, что у нас болели животы, и мы сгибались пополам, задыхаясь и рыдая от смеха. Ржали, пока мама Поппи не потеряла терпение и не потребовала объяснить, что же здесь такого смешного.
Какими мы были беззаботными. Юными, неудержимыми, привыкшими получать все желаемое – и без малейшего понятия о том, что ждало нас впереди.
Через час, когда все тело затекает от сидения на жестком деревянном полу, я принимаю одно решение. Все наверняка на ужине, и путь наверх, похоже, свободен – поднимусь и начну собирать вещи. Я останавливаюсь в главном холле – двойные двери на улицу распахнуты, и меня притягивают огни во дворе. Здесь жутко холодно – настолько, что не помешало бы пальто. Несмотря на это, я заставляю себя выйти на скользкую, присыпанную снегом брусчатку. Горы вокруг тусклые и серые, тишину расцвечивает только слабый свист ветра, и на долю секунды мне хочется остаться здесь навсегда.
– Вот ты где, – произносит знакомый тягучий голос. По ступенькам ко мне сбегает темный силуэт. – Калифорния, здесь же холод собачий. Пойдем внутрь, маньячка.
– Возвращайся на ужин, – отвечаю я. Мне не хотелось ни с кем видеться, особенно с Гектором. Придется объясняться, зря тратить силы. Поскольку я решила попросить маму забрать меня отсюда; не хочу углубляться в то, с чем сложно будет распрощаться.
– Ужин только что закончился, – говорит Гектор, быстро приближаясь ко мне. – Я за тобой, пойдем на конкурс талантов.
– Как ты меня нашел?
– У меня есть связи. Пойдем, тихонько проникнем в актовый зал. Никто и не обратит внимания.
– После того, что было днем, все обратят внимание.
– Окей, ладно, обратят. Но тебе рано или поздно все равно придется оказаться среди людей – и лучше будет пережить это в моей компании.
Я убираю волосы с лица и на секунду замираю. Когда Гектор так это описывает, кажется, что ничего страшного не произойдет; мне хочется сделать, как он просит. Я отвожу от него взгляд.
– Я не могу остаться здесь, Гектор. Даже если я схожу на концерт, лучше не станет.
– Послушай, Кара, то, что случилось сегодня днем…
– Сегодня днем вы вкусили правду о том, кто я на самом деле такая, – обрываю я его. – Я не девчонка, которая с готовностью запрыгивает в автобус, чтобы покататься на коньках, или вечером в среду идет в бар вместе с друзьями. Я вообще не заслуживаю друзей.
– Какие глупости ты говоришь.
– Слушай, Гектор, я благодарна, что ты стараешься помочь мне вернуть ощущение нормальности, но я не испытывала его уже довольно давно, и, что бы ты ни предпринимал, это не изменится.
– Зачем ты это делаешь?
– Делаю что?
– Сама усложняешь себе жизнь. Страдать вовсе не обязательно.
– Обязательно… после того, что я натворила…
– И что именно ты натворила?
Я замолкаю. Я не смогу ему рассказать.
– Насколько я могу судить, – продолжает Гектор, – тебе просто крупно не повезло, и ты попала в автокатастрофу.
– Да что ты об этом знаешь? – огрызаюсь я, и меня бросает в холодный пот. Мышцы каменеют – такое чувство, будто меня приковали кандалами к земле.
– Я все об этом знаю.
У меня включается инстинкт самосохранения.
– Кто тебе рассказал?
– Никто мне ничего не рассказывал.
